Дальние пески
Шрифт:
Когда мы закончили с едой, Артур сназал, что хотел бы сделать несколько снимков для семейного альбома Ренисонов, и отправился за камерой. Фотография была еще одним его увлечением. Используя вспышку, он снял сначала нас вдвоем с Кэрол, потом меня сидящим между близнецами, затем сам уселся со мной и Кэрол, а Фэй сделала снимок, обращаясь с фотоаппаратом с легкостью опытного фотографа. Артур показал нам несколько фотографий, которые сделал в заливе. Они были на удивление хороши, особенно снимки птиц на воде и в полете, сделанные длиннофокусным объективом.
— Тут неподалеку
— Если завтра будет хорошая погода, давайте отправимся туда? — предложила Фэй.
День назавтра выдался великолепный, по-летнему жаркий, и, когда я проснулся, дом был уже наполнен жизнью. Из коридора до меня донеслась болтовня сестер. Артур — явный «жаворонок»— возился у берега залива, подготавливая ялик к плаванию.
За завтраком было решено, что, поскольку четверым вряд ли будет удобно в десятифутовом ялике, мы с Артуром пойдем на нем к Рэмз-Хеду, а девушки прогуляются туда вдоль дамбы.
Я помог Артуру дотащить до ялика наш скарб: подстилки, корзину с едой и напитками для пикника, его камеру и пару биноклей. «Ты не забыл свой инсулин, дорогой?»— крикнула нам вслед Фэй. Артур похлопал себя по боковому карману и кивнул ей в ответ. Девушки отправились в путь, выбрав тропинку вдоль берега. Артур спустил свое судно на воду. Начинался отлив, и это благоприятствовало нашим планам.
Лавируя, Артур направил ялик между стоящими на якоре яхтами, высматривая впереди мели, которые несомненно были ему известны наперечет. Он вел лодку с угрюмой сосредоточенностью, которая говорила, что он больше гордится своим навигаторским искусством, чем получает от него удовольствие. Я сидел и наблюдал за его уверенными движениями, слушая, как шумит за кормой вода. Кругом царило спокойствие.
— Здесь всегда так тихо? — спросил я, оглядываясь вокруг. Кроме двух фигур на террасе отеля, нигде не было видно ни души.
— Здесь вообще спокойно. Только летом по выходным наезжает много народу. Во время высокого прилива туристов на лодках возят на остров. Но как только сезон кончается — снова никого.
— А на машине до острова не доберешься?
— Слава богу, нет! Только это здешнюю природу и спасает. А то ведь люди, если их не заставить, лишнего шага не сделают. Большинство из тех, кто приезжает сюда, начинают жаловаться на усталость, еще не дойдя до нашего дома. А вообще-то «точка» у конца дамбы и остров — это одно из самых безлюдных мест во всей стране.
— Вы давно здесь живете, Артур?
— Чуть больше пяти лет… — Он замолчал, оглядывая парус, а потом продолжил: — Я ведь был фермером, но потом заболел этим — чертовым диабетом и решил, что лучше будет жить поспокойнее. Это место я знал еще с Кембриджа, со студенческих времен. Мне здесь всегда нравилось, и, когда я обнаружил, что дом продается, я тут же купил его. Странно лишь то, что с тех пор, как я перебрался сюда, у меня едва ли была минута свободного времени.
— Но ведь это добрый признак, не так ли?
— Возможно… Я тут даже занялся общественной деятельностью, борюсь за окружающую среду. А еще Общество орнитологов,
— Что ж, это можно понять…
— Да нет, я не имею в виду, что стал ипохондриком и занудой. Состояние драгоценного здоровья не так уж волнует меня. Что мне интересно, так это сама болезнь и ее лечение. Знаете, я по-настоящему увлекся изучением этого. Я, можно сказать, глава Норфолкского общества диабетиков. Время от времени я даже пишу статьи и делаю пожертвования исследовательским учреждениям. В этой области еще столько предстоит сделать.
— И что, вы знаете, откуда у вас эта болезнь?
— До конца это не выяснено. Ее происхождение все еще окутано тайной. Некоторые специалисты считают, что она связана с нервной системой, но эта точка зрения пока не доказана. Тучность считается фактором, располагающим к заболеванию, недаром диабет называют болезнью ленивых богачей. Я ведь тоже одно время чрезмерно располнел, еще когда фермерствовал. Но ведь сейчас по мне никак не скажешь…
В нем действительно не было ни унции лишнего веса.
— И что же теперь — вам приходится все время вводить себе инсулин?
— Да, большими дозами утром и вечером. Уколы делаю себе сам. Это просто, когда набьешь руку. Для меня это — что зубы почистить.
— Я слышал, как Фэй спрашивала, взяли ли вы лекарство с собой.
— Она всегда проверяет это, когда я выхожу из дома. Вы же понимаете, я целиком завишу от инсулина. Стоит пропустить инъекцию, и, наверное, через десять-двенадцать часов я впаду в кому. Однажды я чуть не попался — машина сломалась в нескольких милях отсюда, а инсулина нет! С тех пор всегда и повсюду таскаю его с собой, просто на веяний пожарный…
— Но если вы регулярно колетесь, то чувствуете себя вполне нормально?
— Абсолютно! Я могу вести жизнь полноценного, энергичного человека и почти ни в чем себя не ограничивать. Поразительно, не правда ли, если учесть, что всего тридцать лет назад от диабета неизбежно погибали.
— Да, действительно… А на диете вам сидеть не приходится?
— Приходится, но непосвященный, наблюдая за мной, даже не заметит, что я на диете. Штука в том, чтобы поддерживать искусственный баланс между рационом и потребляемым инсулином. Поначалу мне приходилось взвешивать и отмерять свою пищу, но сейчас мне достаточно бросить взгляд на еду, чтобы определить, сколько инсулина мне понадобится для равновесия.
— То есть Фэй об этом беспокоиться не нужно?
— Едва ли. Когда мы с ней встретились, я уже был в этом деле искушен, знал о диабете все. Проблема лишь в том, что по натуре я эпикуреец, и ей частенько случается ломать себе голову, как приготовить что-то новое и вкусное. И это ей удается. В общем, моя болезнь нисколько нам не мешает.
— Мне кажется, вы оба очень мужественные люди, — сказал я.
Его лицо приобрело несколько торжественное выражение.
— Но ведь жизнь — борьба, не так ли? Стоит один раз поддаться, и все кончено… — Он повернул ялик носом к берегу. — Так, здесь мы сойдем на берег.