Дальний приход (сборник)
Шрифт:
«И тотчас слышит весьма сильным голосом сказанные слова: «Се Господь грядет и Рождшая Его». Преподобный поспешил выйти в сени своей келии, где его осиял великий свет… Преподобный, увидев это чудное видение, объятый страхом и ужасом, пал лицем на землю, так как не мог видеть сияние этого невыразимого света…»
Отложив книгу, я задумался, разглядывая сероватую озерную воду. Все, о чем я читал, происходило в здешней местности… Какая-то дивная пустынность была в ладожской воде…
Должно быть, вот так же смотрели на эту воду валаамские отшельники или рыбаки, которые сподобились узреть в небе над Ладогой свет Чудотворной иконы Тихвинской Божией Матери, плывущей по воздуху…
Впрочем, тускловато-пустынной вода была вдали, а ближе к теплоходу она переливалась всполохами судовых огней, и тускловатое свечение ее напоминало мерцание телевизионного экрана, когда передачи уже закончились, а телевизор еще не выключили.
Теплоход наш засыпал.
Стихла музыка. Гасли огни в каютах…
Пока я читал, какая-то компания расположилась по соседству со мною. Кто там, за высокими спинками шезлонгов, я рассмотреть не мог, но голоса различал в наступающей тишине совершенно отчетливо.
Говорили о том же, о чем думал сейчас и я. О вере в Бога, о тех путях, которыми приходит человек к этой вере.
— Сов о к я был тогда самый натуральный… — негромко звучал мужской голос. — Справедливости хотел, устроенности… А потом — армия… И, слава Богу, скажу вам, что залетел… Армия к смирению человека приучает, все нутро его ему же самому и показывает. Отношения там простые, и сразу яснее в голове становится. Лишнее отваливается… Некоторые считают, что армия человека калечит, а я считаю, что лечит. Мужчиной там становишься, ответственность в тебе появляется… Лично мне армия сильно помогла. А когда вернулся, снова гражданка засасывать стала. Пить начал… Запоями пил! Что творил тогда, и вспоминать не хочется. Это ведь и не пьяный человек творит, а бес пьянства, который сидит в человеке. Чего уж вспоминать тут. Ну и вольты пошли, конечно… Голоса слышать стал… С похмелья чувствительность так, бывало, повышается, что из дома выйти страшно. Один раз три дня на диване лежал. Не ел, не пил, не курил. Достоевского читал и все думал, зачем живу… Такое вот очищение сам себе устроил. А когда очищаешься так, я уже знал это, как будто третий глаз в тебе открывается и все невидимое — видишь. В общем, вышел я на улицу, а бесы там, как старушки у подъезда на скамеечке, сидят. Ждут, когда я приму дозу, приду в обычное состояние, чтобы назад в меня забраться. Я их сразу узнал. Сидят и разговаривают. «Этот наш»… «Наш… Наш…». Упал я тогда на колени прямо в грязь у подъезда.
— Господи! — взываю. — Ты есть, Господи?!
Ужасно я тогда испугался.
А про бесов я многое рассказать могу. Есть бесы чревоугодия — это гады, по земле ползающие. А есть, которые летают. Иногда во все небо летит, такой огромный. И такие сильные бывают, что один, а весь земной шар может перевернуть. Человеку бесполезно даже и пытаться сопротивляться такому. Без Божией помощи ничего у него не получится…
Мужчина замолчал.
Убаюкивающе журчала за кормой разбуженная вода. Палуба чуть дрожала от гула моторов. Бездельный ветерок гонял по палубе кусок газеты.
— А что же потом было? — прозвучал женский голос. — В церковь пошли?
— До церкви мне еще далеко добираться было… — ответил мужчина. — До церкви я в сумасшедшем доме успел побывать… Как попал туда? А вот как… Голоса я слышал, но отстраненно, оценивающе. И, видимо, бесы почувствовали, что я бесполезен им. Вот и принялись уговаривать меня. Подойди, дескать, к окну, прыгни и увидишь, что ничего не случится с тобой.
— Зачем же? — спрашиваю. — Я и по лестнице спуститься могу.
— Как ты спустишься? — говорят. — Не видишь, кто к тебе в квартиру ломится?
И точно!
Всю квартиру какие-то чудовища заполнили. Воют по-страшному. Копытами стучат! Глазами сверкают! Я убегаю от них, а они за мной, и все к окну меня отжимают! Такой разгром в квартире устроили, что соседи «Скорую помощь» вызвали и милицию. Сделали мне укол. Я заснул… Но это телом… А душа, нет… Душа не спала. И знаете, где она была? Наверное, в аду… Я ощущал, чувствовал адский огонь, и это такое горе было, что и рассказать невозможно. Но это не гибельный огонь был, а очищающий. Когда я проснулся и посмотрел в зеркальце, я не узнал себя. Лицо у меня заплывшее от пьянства было, а тут щеки ввалились, нос торчит, глаза как будто с кулак, такие большие стали…
Рассказ прервался.
Я видел, как вспыхнуло там, за спинками шезлонгов, зарево зажигалки, дымок поплыл… Видимо, мужчина закурил.
— Тогда и появилась у меня цель… — снова зазвучал его голос. — Раньше я не знал, зачем живу, а теперь ростки появились. И, конечно, бесы в меня опять вцепились. Теперь они через докторов работали. А врачи убеждали, что все мои видения — болезнь головного мозга. Я думаю, что сами-то психиатры прекрасно осведомлены о существовании невидимого мира, но почему-то все делают, чтобы разубедить своих пациентов в этом. Все делают, чтобы человек не пришел в церковь… Да… А когда убедятся, что человек забыл все, выпускают. И меня выпустили, когда я забывать начал, что я видел. Пить я завязал после больницы. Подшился даже. Но бесы все равно крутиться возле меня продолжали. Ждали, чтобы назад в меня вселиться. Я уже бизнесом тогда занимался. Деньги пошли… Я и считать их перестал. Знакомых, само собою, много появилось. Только ведь за деньги ни уважения, ни любви не купишь. Только страх. Уважают не тебя, а твои деньги… Но я тогда еще не понимал этого. Рок-фестивали, помню, организовывал. Программу на телевидении оплачивал. И все время к мистике тянулся. А какая мистика поближе была? Экстрасенсы… Вообще-то экстрасенсы, скажу я вам, многое знают. Они утверждают, что Творец якобы окаменел, и каждого человека ведет по жизни и заведует им бес. С этим я тогда вполне согласен был. В общем, крутились, крутились вокруг меня эти экстрасенсы-черноустики, и все тяжелей на душе становилось. Дела просто отлично шли, а на душе — тяжесть. И с каждым днем все сильнее. Это уже потом, когда я в церковь ходить стал, когда причастился, наконец-то сваливать от меня экстрасенсы стали. Но это уже потом. А до причастия еще, я ведь после психушки подшился, бес меня уговаривал, чтобы я ампулу вырезал. Вырежи, говорит, и ничего не будет. Я вырезал. И, действительно, тут же заросло все. Даже шрама не осталось… Но я не об этом… Пришел я все-таки в церковь, как ни сбивали меня с пути. Я так понимаю, что для бесов Россия — страна непонятная. Они не могут тут выстраивать свои планы и поэтому и ненавидят ее так. Со мной тоже у них ничего не получилось…
— А дальше что было?
— Дальше-то? Так известно что… Когда человек приходит к церкви, сатана у него все, что дал, отнимать начинает. За полгода девять предприятий моих в трубу вылетели. Но я уже не жалел. Каждый вправе выбирать — или тебе вечное, но сейчас — ничего, или сейчас — все, но потеряешь вечное… Я свой выбор сделал…
Смолк этот голос, завершивший исповедь.
Померкла полоска вечерней зари, но с другой стороны озера уже набухало небо розовой зарею восхода. Свежее стало. Я поплотнее запахнулся в куртку, обдумывая услышанное.
— Всякое бывает… — раздался другой мужской голос. — Я вот тоже сильно одно время пил. Делами занимался. Деньги немалые имел, а иногда запивал. По неделе, бывало, не просыхал. И тоже голоса слышал… Только не бесов. И вот, валяюсь я в грязи, в блевотине своей, сил у меня подняться нету, а тут Спаситель является. Свет такой пошел со всех углов комнаты, а посреди света этого — Он… И душа сразу проснулась. И — свет в душе. Даже пить бросил… Как же пить, если ко мне, ничтожному, такая милость Господня явлена была.
И замолчал этот рассказчик, должно быть, осеняя себя крестным знамением. Мне даже показалось, что я лицо его вижу. Спокойным и благостным было оно, хоть икону пиши.
— А ты молился ли тогда, мил-человек, когда явление тебе было? — раздался чуть дребезжащий старческий голос.
— Какое там — молился… Говорю же, что не просыхая пил, когда это случилось.
— Ну, тогда, должно, и не Спаситель к тебе являлся, а так… Наваждение…
— Это почему же наваждение? — обиделся мужчина.