Дальний умысел
Шрифт:
– Мы очень держимся традиций, – сказал он, – однако нынче, что поделаешь, публика требует такого чтения, как «Девства ради помедлите о мужчины».
– Ужасный текст, правда? – сказала миссис Богден. – Представляете, я сама его печатала.
– Вот как? – сказал Френсик.
– Не отдавать же девочкам, да и автор такой капризный.
– Капризный?
– Я звонила с каждым пустяком, – сказала миссис Богден. – Впрочем, зачем вам это знать?
Френсик знал зачем, но миссис Богден взяла твердый курс.
– Не будем портить наш первый вечер деловыми разговорами, – сказала она, и ни шампанское, ни куантро,
– Может быть, заедем ко мне? – сказала она, выйдя после обеда к реке. – На последний стаканчик?
– Вы необычайно добры, – сказал Френсик, решивший не отступать до конца. – Но вы уверены, что я вас не стесню?
– А я не против, – сказала миссис Богден, хихикнув и прижав его руку, – чтоб вы меня стеснили.
Она повела его на стоянку, к светло-голубому «эм-джи». Френсик взглянул на спортивную машину. Она как-то не подходила сорокапятилетней заведующей машинописным бюро; вдобавок его смущали непривычные ковшовые сиденья. Он втиснулся и поневоле позволил миссис Богден закрепить пристяжной ремень. Затем они чересчур, на взгляд Френсика, быстро проехали по Банбери-роуд и помчались пригородами, мимо сдвоенных особняков. Миссис Богден жила в номере 33 по Вью-парк авеню, домике стиля тюдор, обложенном гравием. Она остановила машину у гаража. Френсик хотел было расстегнуть ремень, но Синтия Богден выжидательно склонилась к нему, протягивая губы. Смирившись с неизбежностью, он заключил ее в объятия. Поцелуй вышел долгий и страстный, тем более неприятный, что рукоятка скоростей упиралась Френсику в область правой почки. Когда, по завершении поцелуя, Френсик выбрался из автомобиля, он очень и очень подумал, стоило ли все это затевать. Но теперь уж колебаться не приходилось: ставки сделаны, Френсик последовал за хозяйкой в дом. Миссис Богден включила свет в прихожей.
– Выпьем по глоточку? – спросила она.
– Нет, – горячо отказался Френсик, убежденный, что она под несет ему какого-нибудь кулинарного хересу. Миссис Богден сочла его отказ за нетерпение, и они снова сплелись в объятии, на этот раз возле стойки вешалки. Потом она за руку повлекла его вверх по лестнице.
– Кое-куда – здесь, – предупредительно сказала она. Френсик шарахнулся в ванную и запер за собой дверь. Несколько минут он глядел на свое отражение, недоумевая, чем он так прельстителен для женщин самой хищной породы, зарекался иметь с ними дело и обещал себе никогда больше не корить Джефри Коркадила за его сексуальные предпочтения; наконец пришлось выйти и проследовать в спальню Синтии Богден, розовую-розовую. Шторы были розовые, палас розовый, мягкая стеганая обивка тахты – розовая. И рядом розовый торшер. На тахте розовый Френсик разбирался с розовым бельем Синтии Богден, нашептывая в ее розовое ухо приторно-розовые нежности.
Через час на розовых простынях лежал уже не розовый, а кирпичный Френсик, дрожащий с головы до ног. За его старания не осрамиться и угодить любыми средствами расплачивалась кровеносная система. А сексуальные кунштюки миссис Богден, опробованные в недаром расторгнутом браке и почерпнутые, вероятно, из какого-нибудь бредового пособия, как сделать секс волнующим, вынудили Френсика к таким позициям, какие не приснились бы самым
– Не разочарован? – спросила она. Френсик поднял глаза и яростно замотал головой. Всякий другой ответ был бы равнозначен самоубийству. – А теперь мы еще капельку выпьем, – сказала она и, к изумлению Френсика, легко выпрыгнув из постели, вмиг принесла бутылку виски, присела на край тахты и плеснула понемногу обоим. – За нас, – сказала она. Френсик осушил стакан залпом и протянул его за новой порцией. Синтия улыбнулась и вручила ему бутылку.
В Нью-Йорке Хатчмейеру тоже нездоровилось – правда, по иной причине. Его чуть не хватил удар из-за трех с половиной миллионов долларов.
– Какие такие у них свои сомнения? – орал он на Макморди, сообщившего, что страховая компания задерживает выплату компенсации. – Обязаны заплатить! Зачем же я страхую недвижимость, если мне не платят за ее поджог?
– Не знаю, – ответил Макморди. – Я вам докладываю, что мне сказал мистер Синстром.
– Подать мне сюда Синстрома! – заорал Хатчмейер. Макморди подал Синстрома. Тот вошел в кабинет, уселся и учтиво посмотрел на крупнейшего издателя Америки сквозь очки в стальной оправе. – Так вот я не знаю, чего вы там копаетесь… – начал Хатчмейер.
– Докапываемся до истины, – сказал мистер Синстром. – И не более того.
– Это пожалуйста, – разрешил Хатчмейер. – Докапывайтесь и раскошеливайтесь.
– Дело в том, мистер Хатчмейер, что мы выяснили, как начался пожар.
– Как же?
– Некто поджег дом с помощью канистры бензина. Некто – миссис Хатчмейер.
– Откуда вы знаете?
– Мистер Хатчмейер, наши эксперты могут сообщить вам, какой лак был на ногтях вашей жены, когда она извлекла из сейфа четверть миллиона долларов, которые вы туда положили.
– Ну да? – сказал Хатчмейер, с подозреньем оглядев собеседника.
– Уверяю вас. Нам известно также, что она загрузила на катер пятьдесят галлонов бензина. При посредстве Пипера. Он таскал канистры: у нас имеются те и другие отпечатки.
– На черта ей это было надо?
– Уж это вам лучше знать, – заметил мистер Синстром.
– Мне? Я был на середине треклятого залива. Как я мог знать, что делается у меня в доме?
– В это мы не вникаем, мистер Хатчмейер. Странное, правда, совпадение, что вы поехали в шторм кататься с мисс Футл, а жена ваша тем временем подожгла дом и инсценировала свою гибель…
– Инсценировала гибель? – Хатчмейер побледнел. – Вы сказали…
– Между собой мы это называем синдромом Стонгауза, – кивнул мистер Синстром. – То и дело кому-то бывает надо, чтобы его считали погибшим: он исчезает, а дорогие близкие предъявляют страховку. Вы требуете выплаты трех с половиной миллионов долларов, а очень может статься, что ваша жена пребывает где-нибудь в добром здравии.
Хатчмейер втянул голову в плечи от кошмарной мысли, что Бэби, может статься, еще жива и таскает при себе документальные улики уклонения от налогов, подкупов и незаконных сделок, вполне достаточные, чтобы упечь его в тюрьму. По сравнению с этим невыплата трех с половиной миллионов долларов – сущая безделица.