Дальнобойщики
Шрифт:
– Все нормально?
– Да, – кивнул авторитет.
– Моя рука. – движением глаз Гарик указал на запястье.
– Прости, Гарик. Прости. – он дружески улыбнулся. Теперь ничто в нем, за исключением налившегося кровью шрама, не напоминало о недавно перенесенном припадке ярости. Приводя себя в порядок, Шилов пригладил рукой волосы. Затем забрал у телохранителя пальто и, накинув его на плечи, сел в стороне на перевернутую вверх дном пустую коробку.
– Ну что, будешь говорить, где картина? – обратился он к пленнику.
Тот устало замотал
– Сколько раз повторять: я не знаю, где она. Да если бы и знал, не сказал бы. Ты все равно нас прикончишь, – еле шевеля пересохшими губами, произнес он.
– Верно, вы – покойники. Но сначала ты мне скажешь, где моя картина!
– Она не твоя.
– А чья? – Шилов изобразил изумление. – Может, твоя? Или того старого мудака, что полвека прятал ее дома? А может, она принадлежит народу?
Стоявший позади авторитета телохранитель громко хихикнул, довольный юмором босса.
Шилов обернулся и кинул на громилу раздраженный взгляд, смысл которого можно было расшифровать следующим образом: «Кто тебе разрешал открывать рот, придурок!».
Телохранитель осекся, виновато засопел и снова напустил на себя грозный вид.
– Гарик, начинай. – кивнул Шилов помощнику. Все с тем же невозмутимым спокойствием тот поставил рядом со стулом, к которому был привязан пленник, картонную коробку, накинул на нее салфетку. Затем открыл саквояж из потертой коричневой кожи и принялся извлекать из него всевозможный инструмент: кусачки, ножи разных размеров, пилки, иглы и прочие вещи, при виде которых по спине невольно начинают бегать мурашки.
Покончив с приготовлениями, Гарик по-хозяйски осмотрел свое имущество, натянул на руки резиновые хирургические перчатки и объявил:
– Я готов.
– Последний раз спрашиваю, где картина? – обратился Шилов к парню. – Молчишь? Черт с тобой!
Только я тебя предупреждаю: если он дорвется – будет поздно, – он кивком указал на Гарика.
Пленник продолжал упорно хранить молчание.
– Что ж. Теперь он твой, Гарик. Только, пожалуйста, помни: он не должен сдохнуть быстро.
– Не первый раз. – флегматично произнес Гарик голосом, от которого кровь стыла в жилах.
Взяв тонкий нейлоновый шнур, он старательно привязал руки парня к подлокотникам, а голову при помощи петли – к спинке стула. Теперь несчастный мог шевелить только ногами. Но и это продолжалось недолго. Увесистый молоток, появившийся в руке бандита, описал короткую дугу и со всего размаху угодил острой частью в правое колено парня.
– А-а-а. – от адской боли и неожиданности завопил тот. – Су-у-ки.
Его душераздирающий крик разнесся по подвалу, эхом отозвавшись в дальнем, скрытом во мраке конце помещения. Не успело оно стихнуть, как вопль, на этот раз с новой силой, повторился: молоток палача опустился на коленную чашечку другой ноги. Теперь удар был намного мощнее. Кость хрустнула.
Пленник потерял сознание.
Пока Гарик приводил его в чувства, Шилов повернулся к другому парню.
– Смотри. смотри. Ты следующий, – предупредил он. – А может, спасешь друга и себя заодно? Ну?! Скажи, где картина?
Несмотря на царившее в душе смятение и панику, парнишка в разодранном, окровавленном камуфляже нашел в себе силы и замотал головой. Он был еще очень молод, и ему совсем не хотелось умирать, хотя он знал, что игры с таким авторитетом, как Шило, добром не кончаются.
– Героя из себя корчишь, – процедил Шилов. – Дурак! Отдай мне картину, и я забуду, что вы хотели меня кинуть, забуду про шантаж. Мало того, заплачу бабки, как договаривались, и разбежимся. Забудем про это недоразумение. Я же вас понимаю. Ну что, по рукам?
Однако, несмотря на приятельский тон, глаза авторитета по-прежнему оставались по-змеиному холодными. Они выдавали обман. Парень понял это и продолжал хранить молчание.
Тем временем первый пленник пришел в себя. Тихо постанывая, он приоткрыл глаза. Вновь вернувшееся сознание возвратило его в мир боли и страха. Палач готов был к продолжению пытки. На этот раз в руках он держал плоскогубцы. Когда парень увидел их, ему снова сделалось дурно. Но отключиться ему не позволили: ледяная вода, выплеснутая в лицо, быстро привела его в чувства.
Неторопливо примерившись, Гарик ухватил плоскогубцами ноготь на мизинце правой руки пленника.
– Сейчас будет немного больно.
В следующую секунду тишину разорвал очередной вопль. Парень судорожно задергался, словно сквозь его тело пропустили электрический ток.
– Это первый, – Гарик поднес к его носу окровавленный ноготь, с которого свисали куски кожи и мышц. – Осталось девять. Мне продолжать?
– Нет! Хватит! Не надо.
– Где картина?
– Не знаю.
– Врешь, собака!
– Клянусь, не знаю.
Не успел он произнести эти слова, как его истерзанное тело вновь пронзила боль.
– Это второй, – вел счет Гарик. – Осталось восемь.
Вновь и вновь звучали одни и те же вопросы, вновь и вновь раздавались одни и те же ответы. Так продолжалось до тех пор, пока у пленника не осталось ногтей. Когда был вырван последний ноготь, он даже не вскрикнул, лишь слабо застонал. Боль притупилась, стала привычной.
– А ты живучий, – осклабился Шилов. – Но мне спешить некуда, времени у меня много.
Вытерев окровавленные руки куском тряпки, Гарик бережно положил плоскогубцы на прежнее место. Немного подумав, он взял приспособление с винтовым зажимом и толстой стальной струной в форме петли. Проверив крепления, подошел к жертве сзади и накинул петлю на лоб, так, чтобы винт находился на затылке.
– Теперь тебе будет по-настоящему больно, – предупредил Гарик.
Он медленно стал подкручивать винт. Петля затягивалась, струна все глубже и глубже врезалась в кожу. Через минуту появились первые капельки крови. Они потекли по лицу и закапали на мокрую от пота белоснежную рубашку. Еще через минуту кровь хлестала ручьем, заливая глаза, попадая в рот.