Дальняя бомбардировочная... Воспоминания Главного маршала авиации. 1941-1945

Голованов Александр Евгеньевич

Тут, как говорится, ничего не прибавить и ничего не убавить! А русская поговорка «что посеешь, то и пожнешь», надо прямо сказать, здесь как раз к месту. [230] Можно было бы, конечно, привести еще много зарубежных откликов, выдержек из писем, показаний военнопленных, но мне кажется, приведенных здесь достаточно. Я старался взять их из различных источников для того, чтобы дать общее представление о боевой работе АДД не только в интересах наших фронтов, но и в глубоком тылу и показать роль и значение, которое имели наши налеты на моральное состояние населения. Как изменилось настроение населения рейха! И все это, несмотря на строгую цензуру, стало просачиваться в гитлеровскую армию к солдатам, находящимся на советско-германском фронте.

Герои АДД

1942

год был для нас еще очень тяжелым военным годом, и налеты АДД, на глубокие тылы противника имели тогда огромное значение. Именно ради этой боевой работы и была создана АДД, именно это и было одной из главных причин непосредственного ее подчинения Ставке. А результативность работы АДД создала и определенное отношение к ней.

Летчики, а точнее, летные экипажи, их командиры, командиры подразделений, частей и соединений, их штабы и, конечно, инженерно-технический состав и батальоны аэродромного обслуживания, трудились не покладая рук. Не так-то просто все это давалось летному составу нашей авиации. Приведу примеры, которые в какой-то степени покажут истинный героизм летчиков в борьбе с ненавистным всему человечеству фашизмом.

В один из налетов на Берлин летом 1942 года экипаж в составе командира корабля Молодчего, штурмана Овчаренко и стрелка-радиста Панфилова глубокой ночью достиг цели, отбомбился и развернулся домой. Вскоре отказал правый двигатель. Экипаж сообщил об этом на командный пункт.

Вслед за тем разрядился бортовой аккумулятор, и связь с самолетом прекратилась. На самолете оказались выключенными все огни. Для того чтобы удержать бомбардировщик на высоте, мощности одного мотора не хватало, самолет стал медленно снижаться. Командир приказал выбросить из самолета все, что только возможно, но радисту Панфилову удалось сбросить лишь кислородный баллон. Все свои силы и умение экипаж сосредоточил на том, чтобы дотянуть до линии фронта, не попасть в плен к немцам. На высоте 600 метров, когда по расчету времени бомбардировщик находился уже над своей территорией, Молодчий предложил экипажу покинуть самолет.

Овчаренко и Панфилов отказались оставить своего командира. [231] Отказал второй мотор. Молод-чий, чтобы спасти машину, принял смелое решение: ночью, вне видимости земли произвести посадку прямо по курсу по приборам. Он вторично предложил членам своего экипажа покинуть самолет.

— Мы с вами! — в один голос ответили Овчаренко и Панфилов. Штурман стал громко отсчитывать высоту по прибору:

— Двести… Сто… Пятьдесят метров… Ноль!

К счастью (как известно, оно иногда сопутствует летчикам), высота, показываемая высотомером, почти совпала с истинной. Молодчий резко взял штурвал на себя, и самолет, как бы ожидавший этого движения, заскользил по земле, прополз на брюхе метров тридцать и остановился. Состояние, вернее, чувства экипажа после завершения такого столь благополучного приземления (именно после, ибо до этого переживать было некогда) описать невозможно. Понять это может лишь авиатор, в особенности летчик…

Слева, метрах в двадцати от самолета, едва виднелись контуры леса. Когда через час рассвело, оказалось, что впереди и позади самолета — заборы, справа — деревня, а слева — лес. Так опять благополучно закончился полет экипажа А. И. Молодчего на Берлин.

В том же году и примерно в то же время вылетел на бомбежку Будапешта экипаж летчика Д. И. Барашева из 752-го полка. Командир он был совсем молодой, напористый, энергия его не поглощалась полностью боевыми вылетами, и он всегда искал для нее дополнительный выход и порой находил его, как мы выражались, в воздушном лихачестве. Человек он был неуемный и, надо сказать, доставлял немало хлопот командиру полка Ивану Карповичу Бровко, которого, как я уже говорил, за его отношение к людям и почти вровень с остальными личную боевую работу летчики называли «Батей».

Придя на цель и отбомбившись, самолет Барашева получил прямое попадание, загорелся и, неуправляемый, начал падать. Экипаж был вынужден покинуть самолет на парашютах. Попытки Барашева после приземления найти кого-либо из своих товарищей не увенчались успехом. Вот здесь-то и проявилась вся натура этого человека.

Приземлившись

ночью вблизи какой-то сортировочной железнодорожной станции в пригороде Будапешта и обнаружив, что продолжавшаяся бомбежка загнала людей в укрытия, летчик решил спрятаться в стоявшем на пути железнодорожном составе, надеясь, что там его искать не будут. Он забрался в вагон с углем. Когда налет кончился, состав тронулся. Куда, в каком направлении, пилот определить не мог. Усталость взяла свое, он и не заметил, как заснул. Когда проснулся, поезд продолжал движение. На стоянках, весьма длительных, Барашев слышал незнакомую речь и определить, где находится, не мог. [232] День сменялся ночью, и опять настал день, а состав все шел и шел с продолжительными остановками. Так минуло несколько суток — без глотка воды, без крошки хлеба. Длительность пути навела Барашева на мысль: уж не идет ли этот состав на территорию Советского Союза и не везут ли его ближе к дому?! Затеплилась надежда.

Вскоре эта догадка подтвердилась: однажды ночью он услышал русскую речь.

Стало ясно, что он хоть на оккупированной, но на родной земле. Барашев, конечно, обрадовался, но понял, что немедленно нужно уходить, так как, видимо, эшелон вот-вот прибудет к месту назначения и начнется разгрузка.

Удачно бежав из эшелона, он попал в лес, где встретил партизан, и установил, что находится в Белоруссии. Самостоятельно пробравшись через линию фронта, Барашев явился в свою часть. Через день-два, забыв обо всех лишениях и опасности, которые ему пришлось испытать, он как ни в чем не бывало уже продолжал свою боевую работу. Ничто не могло охладить его натуру. В истории части эпизод этот описан несколько по-другому. Мне лично он известен таким, каким я его и привожу. В скором времени Барашев стал Героем Советского Союза. Полк, в котором он нес боевую службу, в общей сложности дал стране двадцать девять Героев Советского Союза!

Спустившиеся вместе с Барашевым члены его экипажа Травин и Андриевский были схвачены немцами. После допросов и пыток их заключили в концлагерь, где оба они заболели. Андриевский погиб там, а Травина весной 1943 года при освобождении Курска спасли части Красной Армии, и он вновь летал. 26 марта 1943 года, в день присвоения Д. И. Барашеву звания Героя Советского Союза, в полку состоялся торжественный митинг. После митинга с наступлением темноты, когда началась боевая работа, Барашев в ответ на присвоение ему звания Героя совершил ночью четыре боевых вылета.

Осень 1942 года не баловала летчиков хорошей погодой. Частые туманы и дожди не давали возможности подняться в воздух. Но коммунист Барашев не мог усидеть на земле и не давал покоя командиру полка, упрашивая «Батю» разрешить ему полетать, разбомбить какой-нибудь мост врага. При этом он уверял Бровко, что обманет зенитки противника и возвратится вовремя.

Командир уступал его просьбам. В одном из полетов Барашев с малой высоты сбросил бомбы на аэродром Тацинская и на повторном заходе обстрелял стоянки вражеских самолетов. Таким образом он вывел из строя три самолета и поджег склад с боеприпасами, чем вызвал панику среди работавших на аэродроме немцев. Возвращаясь на свой аэродром, в условиях плохой видимости (не более 600–800 метров), он обнаружил и разогнал пулеметным огнем три обоза фашистов. Такие же дерзкие штурмовые удары наносили врагу экипажи Сидоришина, Дружкина, Блюденева, Алина. [233] Не раз экипаж Барашева вылетал и на воздушную разведку. Однажды летчик заметил в воздухе самолет противника с зажженными огнями. Имея запас высоты, Барашев сблизился с ним, стал на параллельный курс и дал команду стрелку-радисту Подчуфарову в упор расстрелять вражеского стервятника.

Несколько минут спустя Барашев подобным же образом разделался со вторым бомбардировщиком Ю-88.

Этот отважный герой Великой Отечественной войны погиб в ночь на 20 августа 1943 года. В канун последнего своего взлета, прибыв с экипажем на аэродром, Барашев, как всегда, сразу же пошел к своему самолету проверить его готовность и узнать, сколько подвешено бомб. Техник самолета Лебедев доложил, что машина готова к вылету, подвешено полторы тысячи килограммов бомб — десять «соток» и одна ФАБ-500 снаружи.