Дальняя бомбардировочная...
Шрифт:
— Ну, Михаил Васильевич, выкладывай, что у тебя? — сказал я.
— Александр Евгеньевич, ты мне скажи, пожалуйста, полагается мне как командиру корабля иметь воинское звание?
Не совсем поняв вопрос, я ответил:
— Конечно!
— А вот я воинское звание не имею. Старые звания, как известно, отменены, а нового мне до сих пор не присвоили.
Да, Водопьянов был прав. Он имел звание комбрига. А такого звания в армии давно уже не существовало. Прямо надо признаться — это было упущением руководства АДД. Его нужно было исправить, но как?! Ведь звание комбрига относилось к высшему командному
Да, положение не из простых. Всякие мысли мелькали у меня в голове. Присвоить ему офицерское звание, на что я имел право, как командующий рода войск? Однако, хотя права эти и были большие — присваивать до подполковника включительно, но уже имеющееся у Михаила Васильевича звание было выше. И я, как говорится, ни за что ни про что мог обидеть человека. Просить наркома присвоить ему звание полковника? Но ведь он его уже имел и после этого получил комбрига! Просить присвоить ему генеральское звание? Для этого он должен быть по меньшей мере командиром соединения — дивизии и выше.
— Михаил Васильевич, — сказал я. — Вопрос этот сложный. Ты сам-то хоть скажи, на что претендуешь?
— Я хочу иметь воинское звание. Мне кажется, Александр Евгеньевич, я на это имею право. Как этот вопрос решить и что мне присвоить — смотрите сами.
Я дал слово, что вопрос будет решен в ближайшее время, но что-либо обещать сейчас не могу.
Вскоре я был на докладе у Сталина и в конце на вопрос: «Что у вас нового?» — рассказал о моей встрече с Водопьяновым, который до сих пор носит уже давно несуществующее звание «комбриг». [74]
— Что вы предлагаете? — спросил Сталин.
— Присвоить ему, товарищ Сталин, звание генерал-майора авиации.
— Но ведь он сейчас летает командиром корабля?!
— Да, товарищ Сталин, и хорошо летает. Да и за спиной у него немало, как вы знаете, всяких хороших дел! Я просил бы присвоить ему звание генерала. Он заслужил его.
Походив немного, Сталин сказал:
— Хорошо, дайте представление.
Некоторое время спустя встретил я Михаила Васильевича уже генералом. Это был первый полярный летчик, получивший высокое звание генерала за свои личные боевые заслуги.
Но вернемся в Ставку.
Получив задание, мы приступили к боевым вылетам по глубоким тылам противника. И военная, и политическая важность таких полетов была очевидна.
Гитлер на весь мир объявил о полном уничтожении советской авиации и о скором вступлении немецких войск в Москву. Бомбежка глубоких немецких тылов, таких, как Берлин, Кенигсберг, Данциг, отрезвляюще действовала на немецкое население, которое на себе начинало ощущать результаты боевых действий «уничтоженной» советской авиации.
Не все у нас ладилось поначалу. Первые боевые вылеты показали недостаточную подготовку экипажей в вождении самолетов по радиосредствам. Некоторые экипажи не находили свои аэродромы, садились на чужие, а то и просто на поля. Ломали и самолеты. В довершение всего полки и эскадрильи дивизии были разбросаны, как уже говорилось, по разным аэродромам, о едином плане обучения экипажей нечего было и думать.
Поразмыслив над создавшимся положением, я обратился в Ставку Верховного Главнокомандования
Результаты сказывались на глазах. С каждым днем становилось все меньше самолетов, не возвращавшихся на свои аэродромы. Но прошло еще немало времени, пока весь личный состав уверовал в безусловную надежность средств радионавигации. [75] По сути дела, это была настоящая революция в самолетовождении. Сейчас не найдешь ни одного экипажа, который поднялся бы в воздух при отсутствии на корабле исправных средств радионавигации. Такие полеты вообще давно уже категорически запрещены. А было время, когда многие летчики приборам не доверяли, надеялись больше на себя и в результате оказывались подчас в весьма плачевном положении.
К тому же сказать, что на войне каждый самолет ценился на вес золота, — это значит преуменьшить его цену. В те дни, о которых идет речь, ни на какое золото купить самолет было невозможно. И вот не итог, нет, всего лишь штрих, позволяющий хоть отчасти представить себе плоды той революции в самолетовождении, о которой сказано выше. За войну только в одной авиадивизии, ставшей впоследствии 11-й гвардейской, при помощи радиопеленгации пришли на свой аэродром 198 потерявших ориентировку самолетов. Сколько это спасенных жизней! Сколько сохраненных машин! А начинали внедрять это новое дело мы в тяжелейших условиях, в грозном сорок первом.
Но были, к сожалению, и другие примеры. Так, в сентябре — ноябре 1941 года в 175 боевых вылетах, совершенных ночью частями 42-й авиадивизии Главного Командования, только 45 самолетов произвели посадку на своем аэродроме. Остальные самолеты, потеряв ориентировку, произвели посадки на случайные аэродромы или вне аэродромов, и, как правило, с поломкой самолетов.
Нужно сказать, что отдельные экипажи, попадавшие во время слепого полета в безвыходное положение, отчаявшись установить место своего нахождения, обращались в конце концов и к средствам радионавигации только лишь «для очистки совести», без всякой надежды восстановить ориентировку, но результаты оказывались разительными.
Так, экипаж майора Клята со штурманом Добряком в 1941 году совершил 16 боевых вылетов без всякой связи с землей и всегда приходил на свой аэродром. Их уверенность в бесполезности радиосредств была столь велика, что никто не мог их в этом разубедить. И вот 23 ноября 1941 года при выполнении боевого задания, попав в сложные метеорологические условия, экипаж потерял ориентировку и заблудился. Наконец, связавшись с землей, получил пеленги, пришел на свой аэродром и благополучно произвел посадку. Впоследствии этот экипаж, произведя в 1942—1943 годах 120 боевых вылетов, лишь один раз, и то из-за отказа бортового радиоприемника, не воспользовался связью.