Дальняя дорога (сборник)
Шрифт:
— Коммуны — дело хорошее, — сказал Александр, выпивая очередной природный сосуд на два-три глотка прохладного сока. — Но в больших городах трудно жить обособленной внутренней жизнью. Интересы, симпатии, привязанности — все это перемешивается, по собственному опыту знаю.
Услышав смех Дийны, он поднял на нее глаза:
— Я чего-то не понимаю?
Она кивнула:
— Не понимаете. Самая обычная инерция мышления.
— Что еще за инерция?
— Я же говорю — обыкновенная. Да вы ешьте, Саша. Пока мы доберемся до лагеря и приготовим обед, времени пройдет немало. Из-за этой самой инерции первый автомобиль был похож на повозку, фантастические воздушные корабли рисовали похожими на морские,
— Когда это было!
— А теперь? Будущее представляется вам только в городском, урбанизированном варианте. Города обычные, города-здания, города-парки, города подводные, летающие, плавающие, но все-таки гигантские многомиллионные города — вот архитектурный облик грядущего, верно?
— Верно, — в раздумье согласился Гирин, он и в самом деле не мог представить себе будущего вне городской схемы. — А вам грядущее представляется иным?
Дийна ответила не сразу.
— Вы забываете, Саша. — Ее голос прозвучал мягко, но слишком ровно. — Я живу в грядущем. Наша цивилизация опередила земную примерно на десять тысяч лет.
Серебряные глаза смотрели на него доброжелательно, но холодновато. Может быть, Александру лишь показалось это, но он заново и довольно остро ощутил интеллектуальную дистанцию, отделяющую его от этой девушки.
— Да-да, — пробормотал он, — я понимаю.
У него вдруг пропал аппетит: меканы были слишком сладкими, крем неприятно зеленым, у сока он обнаружил легкий, но приметный привкус плесени. Гирин нехотя пожевал уже просто для приличия и поблагодарил сыт! Девушка поглядывала на него сочувственно, однако же и с некоторым лукавством.
— Вы на меня обиделись? — спросила вдруг она.
Врать Александру не хотелось, он ведь и в самом деле обиделся. Но на кого? Или на что? Разобраться в этом было нелегко. Нечто подобное он испытал однажды, случайно попав в компанию асов парашютного спорта, среди которых были чемпионы мира и континента. К нему, перворазряднику, отнеслись доброжелательно, но разговор все время шел как-то мимо него — он не сразу понимал шутки, намеки, его реплики выслушивали с каким-то подчеркнутым вниманием. Гирин вдруг почувствовал себя чужим и ушел, его ухода не заметили или посчитали нужным не заметить. Он обиделся тогда, но не на мастеров-парашютистов.
— Я обиделся на себя, — сказал он Дийне.
Она удивилась:
— За что?
— За то, что я такой отсталый. За то, что у меня большая инерция мышления. — Он посмотрел на девушку и постарался придать своим словам шутливый оттенок. — И за то, что способен представить себе грядущее в одном лишь урбанизированном варианте.
— Это я виновата, — со вздохом покаялась Дийна. — Не сердитесь! Я иногда делаю глупости, но мне простительно — у меня ведь еще нет аттестата зрелости?
Она заразительно рассмеялась и поднялась на ноги.
— Однако нам пора в лагерь. — Она покосилась на Гирина и вкрадчиво спросила: — Ведь вы не против — научиться летать? Летать свободно, как птица! Без всех этих нелепых механизмов и машин?
Александр неуверенно улыбнулся:
— Опять шутите?
— Никаких шуток и розыгрышей: честное слово! Хотите? Тогда сидите спокойно и не мешайте. — В голосе Дийны появился оттенок таинственности. Я сотворю для вас незримые крылья.
Из подсумка на своем широком поясе девушка достала что-то и, положив на раскрытую ладонь, показала Гирину. Это был шарик величиной с вишневую косточку, тускло сияющий перламутром.
— Жемчужина?
Дийна отрицательно качнула головой:
— Протоформа. Я могу сделать из нее все, что захочу: вездеход, авиетку, лагерный домик.
— А океанский лайнер?
— Для этого нужно много протоформ и много времени. А незримые крылья я сделаю за десять минут, не больше. — Жестом предложив Гирину оставаться на месте, Дийна отошла на десяток шагов. Опустившись на колени, девушка очистила от крупных стеблей травы небольшую площадку, положила в центр ее жемчужину-протоформу и накрыла ладонью. В позе и выражении девушки не было ничего театрального, но сразу можно было заметить, что она глубоко сосредоточилась, полностью отключившись от окружающего, ушла в себя. Веки у нее были опущены, Александр только теперь заметил, какие длинные у нее ресницы. Долгую, полновесную минуту длилась эта пауза сосредоточенности и отрешенности. Потом Дийна вздохнула, точно пробуждаясь от сна, устало провела рукой по лицу и поднесла к лежавшей на земле протоформе зеленый камень своего перстня. Мягко сжались пальцы, и протоформа вспыхнула неярким серебристо-розовым светом, точно в траве зажгли маленький волшебный костер. Свет колебался, клубился. Дийна несколько мгновений вглядывалась в сердцевину этого странного бесшумного пламени, а затем поднялась на ноги.
— Вот и все, — с некоторой грустью сказала она Александру.
Но тех мгновений, когда розоватый свет смягчил четко прописанные черты лица Дийны, придавая им больше теплоты и душевности, оказалось достаточно. Дийна была похожа на Нину!
Глава 14
Нина работала врачом-терапевтом в полковом лазарете. Гирин познакомился с ней во время медицинского осмотра. Она замерила ему давление крови, пульс, а потом почему-то долго выслушивала сердце. Так долго, что Александр забеспокоился — пилоты ничуть не меньше пенсионеров пекутся о своем здоровье, забеспокоился и спросил:
— Что-нибудь не в порядке?
Она подняла на него строгие серые глаза и вдруг улыбнулась, отчего сразу похорошела и помолодела, превратившись из официального врача неопределенного, с точки зрения Александра, возраста в молодую, милую женщину:
— Нет, просто очень хорошо стучит. Приятно слушать!
— Тогда слушайте! — великодушно разрешил Гирин, выпячивая грудь. — Я могу специально заходить, чтобы доставить вам удовольствие.
— Заходите, — сказала она после паузы.
Они оказались одногодками и сразу как-то по-простому, по-товарищески понравились друг другу. Официальные встречи врача и пациента, а случались они не так уж редко, неизменно заканчивались разговором на общие темы чаще шутливым, иногда доверительным. В их отношениях не было ни расчетливого флирта, ни бездумной фривольности, не было ничего похожего и на постепенно зарождающуюся серьезную любовь. Ясные и чистые отношения родственных душ, которые не столько сознают, сколько следуют велениям этого внутреннего родства. Кто знает, как было с Ниной, но Гирин над их отношениями просто не задумывался, тем более что знал — такие вещи в авиационных полках всегда известны: Нина замужем.
Однажды в городском парке Александр нос к носу столкнулся с этой супружеской парой, и Нина познакомила его со своим мужем. Он тоже был врачом — крупный холеный мужчина с начинающей седеть головой, уверенный в себе и насмешливый. В голосе и манерах Нины, когда она знакомила мужчин, было нечто странное, похожее на замешательство или смущение. Сразу-то Александр не обратил на это внимания, все это всплыло в его памяти позже, когда, возвращаясь из парка домой неспокойный и встревоженный, он восстанавливал случайную встречу по отдельным штрихам, по каплям. И ведь ничего, ну ничего не произошло! Но, пожимая мягкую и сильную, истинно докторскую руку мужа Нины, Александр вдруг ощутил непонятный, тупой укол ревности. Ему неприятно было смотреть и на самодовольного, явно молодящегося врача, по-хозяйски придерживавшего жену за локоть, и на притихшую, будто испуганную Нину. Александр смял ничего не значащий разговор и ушел.