Дальняя дорога. Автобиография
Шрифт:
В камере почти темно. На полу лежат тела - пушечное мясо революции. Тишина. Только время от времени раздаются тяжелые вздохи и вскрики бредящих тифозных. Тиф! Я начинаю понимать, почему мои товарищи не боятся заразиться. Действительно, не так плохо впасть в тифозную горячку, ничего не слышать и не видеть. Все в мире относительно.
Семерых молодых, здоровых, хотя и сильно истощенных людей бросили в тюрьму сегодня. Их жизни кончены. Если не ночью, то завтра они будут казнены. И они знают об этом. Трое из них молча преклонили колени в углу и молятся. Эта молитва - последняя дань жизни, высшее и самое чистое проявление духа. Кому понадобилось, в чьих интересах лишить жизни этих молодых, сильных людей, не проживших и половины отмеренного им срока? "Их смерть необходима во имя счастья человечества и светлого будущего грядущих поколений!" Хотел бы я посмотреть на эти счастливые поколения, которые построят свое счастье на крови и страданиях предыдущих генераций. Думаю, если у них будут хотя бы зачатки нравственности, они не посмеют
Меня перевели из общей камеры в одиночную. Кажется, мое дело близится к концу. Здесь, в полном уединении, мои думы еще настойчивее возвращаются к вопросу: быть или не быть? "Моя реакция на происходящее, - говорю я себе, - с бихевиористской (*39) точки зрения - есть просто выражение инстинкта самосохранения. На какое-то время направление моим мыслям задает научное любопытство. Я начинаю анализировать ситуацию, определяющую мои реакции. Я рассматриваю под этим ракурсом свое топтание в камере от стены до стены, свою бессонницу, общие ощущения. Было бы любопытно изучить сейчас мои физиологические процессы и сделать хронометрическую фотографию движений (*40) . Вероятно, они несколько необычны. Вероятно, я и сам сейчас непохож на себя. Я не смотрелся в зеркало уже много недель, но могу себе представить, как должен выглядеть в этих лохмотьях, небритый, распухший от голода и всклокоченный. В общем я, наверняка, далек от нормального человеческого облика.
8.39
39* Бихевиоризм (от англ. behavior - поведение) - направление в психологии, социологии, педагогике, в основе которого лежит понимание поведения человека как совокупности реакций на воздействия (стимулы) внешней среды.
8.40
40* ...и сделать хронометрическую фотографию движений.
– Последовательная, с фиксацией затраченного времени запись совокупности простых движений при выполнении какой-либо деятельности. Используется в эргономике, социологии, экспериментальной психологии, криминологии, управлении и менеджменте.
Через маленькую дыру в двери слышу шепот:
– Дружище, как ты?
Я заглядываю в соседнюю камеру и вижу моего друга Зепалова (*41) .
– Боже мой!
– восклицаю я.
– И ты тоже здесь!
– Как видишь.
– Значит, перейти линию фронта тебе не удалось?
– Да, меня схватили.
– И что теперь?
– Теперь, через несколько дней, меня расстреляют.
День или два спустя охранник сообщил мне, что мой друг казнен. Еще одна бесценная жизнь загублена. Хотелось бы мне встретить Смилгу, Ветошкина (*42) и других большевистских главарей, которых Зепалов спасал от арестов и кому щедро помогал. Они "отблагодарили" его. Убийцы!
8.41
41* См. примеч. 27 к гл. четвертой.
8.42
42* М. К. Ветошкин - в 1918 г. председатель Вологодского губисполкома.
Семерых из Ветлуги убили сегодня ночью. Революция, это прожорливое чудовище, не может жить без человеческой крови.
Я до сих пор жив. Все дела сделаны: последние письма жене и друзьям написаны. В одиночке время течет очень медленно. Я плохо сплю. Каждое утро пытаюсь читать и писать, но без особого успеха. Сконцентрироваться на чтении удается только на несколько минут. С шести вечера до полуночи я со страхом прислушиваюсь к звукам тяжелых шагов, раздающихся в коридорах тюрьмы. Именно в это время "красные попы" приходят за ежедневными жертвами своему "богу". За мной или не за мной? Когда шаги удаляются, я говорю себе: "Твой черед еще не пришел".
Сегодня дверь моей камеры внезапно открылась, и вошел комиссар юстиции (*43) . Мне говорили, что он был питерским рабочим и сравнительно порядочным человеком. Он тщательно закрыл дверь и, понизив голос, сказал мне: "Гражданин Сорокин, сейчас вы - наш враг, но я помню ваши лекции в рабочей школе в Петрограде перед революцией. Они очень много дали нам, а вы по-настоящему помогли рабочим".
– Боюсь, что я плохо учил вас, если вы, мои студенты, оказались вместе с коммунистами.
8.43
43* ...и вошел комиссар юстиции.
– Это, вероятно, начальник милиции. Однако ни один из реальных людей, занимавших этот пост в Великом Устюге, не подходит под описание Сорокина. Похоже, что упоминаемый эпизод он просто выдумал, желая скрыть истинную картину своих
– Не будем понапрасну спорить, - ответил он.
– Несмотря на ваши теперешние взгляды, думаю, что вы могли бы быть полезны стране как ученый. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы спасти вас, хотя надежды почти нет. Не говорите никому о нашей встрече. До свидания.
Дверь закрылась. Странный человек этот комиссар, но, во всяком случае, не трус. Если его товарищи из чека узнают о визите ко мне, он быстро окажется на моем месте.
Через маленькое окно моей камеры можно видеть кусок поля за тюремной стеной. Я часами стоял у окна, надеясь, что смогу увидеть кого-либо из друзей или жену, и сегодня был чудесным образом вознагражден за терпение. Стоя у окна, я внезапно заметил ее. Какое счастье! Я закричал и стал махать грязным полотенцем, чтобы привлечь ее внимание, и это мне удалось. Моя бедная и дорогая жена! Несколько минут мы молча смотрели друг на друга. Это все, что мы могли, но какое это было счастье! Благодарение Богу! (*44)
8.44
44* Тут Сорокин совершенно точен: до ноябрьских праздников он не виделся со своей женой, поскольку та ездила в Гам к Покровским забирать золото, которое Сорокин хранил в доме своего учителя. В основном это были золотые монеты. Сорокин, по воспоминаниям Ф. П. Чукичева, близко знавшего и Питирима, и К. Ф. Жакова, менял по селам монеты на ассигнации. Во-первых, сказывалось трепетное отношение к драгметаллам, воспитанное еще отцом - золотых дел мастером. Во-вторых, Сорокин был достаточно умен, чтобы понимать надежность тезаврации денег в нестабильной экономической ситуации в годы первой мировой войны. Наконец, в-третьих, имея обширные знакомства в среде экономистов, финансистов, политиков и пр., он вполне мог знать о планировавшемся и осуществленном отказе правительства от свободного обмена бумажных денег на золото. Так или иначе, какие-то деньги у него были, и именно ими жена откупила его от расстрела, дав взятку И. М. Шумилову. Мало того: с 10 по 28 ноября Сорокин виделся с женой шесть раз: 10, 13, 17, 20, 24 и 28 ноября, о чем свидетельствуют сохранившиеся в архивном деле арестанта шесть пропусков "гр-ке Сорокиной Елене для свидания с арестованным Сорокиным П. А." (Великоустюгский филиал госархива Вологодской обл. Ф. Р-20, оп. 1, ед. хр. 107.)
Наступила первая годовщина большевистского переворота - 7 ноября. Вчера "красные попы" принесли своему ненасытному богу небывалые человеческие жертвы. Двенадцать казненных сразу. Теперь, сказали нам, три дня никого не будут казнить. В официальной газете это представлено как "амнистия". Ну что же, мы все получили три лишних дня жизни, пока чудовище будет переваривать мясо последних жертв. Возможно через три дня оно так проголодается, что потребует дополнительного питания.
Меня снова вернули в общую камеру. Почему? Не знаю. В камере многое изменилось. Двое умерли от тифа, одного освободили, человек двадцать пять "освободили" от жизни. На место выбывших пришли новые заключенные, в основном крестьяне. Свято место революции пусто не бывает.
Три сравнительно спокойных дня минули. Мои опасения относительно аппетита революции подтвердились. Сегодня в десять вечера жрецы ненасытного молоха снова явились за жертвами. Но вместо трех-пяти человек, т. е. средней ежедневной дани, они взяли шестнадцать осужденных сразу. Как обычно, фамилии жертв громко зачитывались по списку. Все названные стали суетливо натягивать пальто и прощаться с остающимися. Все, кроме одного. Он не двинулся с места и продолжал лежать на полу.
– Я не пойду, - сказал он.
– Если желаете расстрелять, вам придется самим нести меня.
– Тогда, может быть, это заставит тебя пошевелиться, - сказал все тот же Петерсон, приставив револьвер к голове лежавшего на полу человека.
– Стреляй! Лучше умереть здесь, чем там, - безучастно ответил заключенный.
– Как хочешь! Вытащите его!
– крикнул Петерсон.
Снова ужасная тишина повисла в камере. Затем раздались четыре выстрела в тюремном дворе.
– Упокой, Господи, душу усопшего раба твоего и прости ему все согрешения вольныя и невольныя, и даруй ему Царствие Небесное, - молился старый крестьянин, стоя на коленях и истово крестясь. Все заключенные тоже опустились на колени и начали творить крестные знамения.
– Не имамы иныя помощи, не имамы иныя надежды, разве Тебе, Пречистая Дево. Ты нам помози, на Тебе надеемся, и Тобою хвалимся, - затянул молитву священник, - Твои бо есмы рабы, да не постыдимся (*45) , - подхватили молитву все заключенные в полный голос.
Это была истинная молитва. Никогда прежде я не слышал ничего подобного. В ней полной мерой отразились любовь к жизни, отчаяние и страдания этих людей, и вся вера в Бога их беспомощных душ.
8.45
45* "Не имамы иныя помощи..." - какой молебный к Богородице, песнь 6.