Дальняя дорога. Автобиография
Шрифт:
Скрывая сильное волнение, я последовал за ним в канцелярию и, пока выправлялись бумаги, огляделся в этом центре машины террора. В кабинете находилась привлекательная женщина, изысканно одетая и увешанная множеством драгоценностей. Весело болтая, она работала с кипой документов. Прочие обращались к ней: "Товарищ Петерс", из чего я сделал вывод, что она была женой или сестрой самого главного террориста Петерса (*51) . Очевидно, коммунисты, потерпев неудачу в деле обеспечения всеобщего счастья, занялись устройством своего собственного благополучия.
8.51
51* Петере Яков Христофорович (1866-1938) - зам. председателя ВЧК, позднее уполномоченный ВЧК по Туркестану.
Наконец мне выдали бумаги, и, прижав их к груди, я вышел на улицы Москвы. Сознание того, что я спасен и в самом деле восстал из мертвых, совершенно ошеломило меня. Я долго бродил по улицам, не соображая, куда иду. С трудом собравшись с мыслями, повернул к дому моего старого друга. Но на звонок дверь в открыл незнакомый человек. Он не имел представления о том, что стало с моим приятелем, так что я направился на квартиру другого товарища. В его доме также жили чужие люди.
– Это время бежит так быстро, - усмехнулся я.
– Несколько месяцев этой славной эпохи прогресса равны двадцати годам в нормальной жизни. Первым делом дай мне сменить белье. Мое полно вшей.
Он отвел меня в ванную комнату помыться и переодеться. Вода была холодная, как лед, но я испытал настоящее наслаждение от мытья и, вслед за этим, от горячего чая, за которым мы обсудили похождения и мытарства, мои и наших общих друзей. Три дня спустя я имел счастье встретиться с женой и другом, с которым мы так долго блуждали по лесам.
Несколько слов об этом неожиданном избавлении. Это дело рук моего старого студента, комиссара, который приходил ко мне в тюрьму. Он дал знать Пятакову и Карахану - в прошлом моим друзьям, теперь членам правительства - о смертном приговоре, и они, по старой памяти, пошли к Ленину и потребовали моего освобождения. А Ленин, рассчитывая нажить политический капитал на великодушии, написал статью в "Правду" и приказал освободить меня (*52) .
Поскольку слово чести меня не связывало (*53) , я чувствовал себя вправе поступать так, как подсказывала совесть. Так что если моя деятельность после освобождения и не одобрялась большевиками, - это их дело, а не мое.
8.52
52* А Ленин... приказал освободить меня.
– Итак, версия Сорокина состоит в том, что некий бывший студент дал знать Пятакову и Карахану, а те уже пошли к Ленину и потребовали его освобождения. Ленин же, по словам Сорокина, хитроумно разыграл припадок великодушия с далеко идущими политическими целями. Рассчитывал Питирим Александрович на доверчивых американских читателей, но на самом деле все было не совсем так. Сорокин решил идти каяться и написал "отречение", с ним, по-видимому, от отправился в местную газету, где его заявление было напечатано 29 октября 1918 г. (см. статью из "Крестьянских и рабочих дум" в приложении). Поскольку эта газета - орган Севере-Двинского губисполкома, то, надо полагать, такой шаг был заранее согласован с его председателем Шумиловым И. М. На следующий день 30 октября Сорокин идет сдаваться в ЧК, где постановлением No 1021 на него заведено "Дело No 617". В постановлении No 1251 от 30 октября 1918 сказано:
"1918 года, октября 30 дня г. В. Устюге губсевдвинЧК по допросу заподозренного в (белогвардеец, личн. секретарь Керенского) гражданина П. А. Сорокина.
Нашла необходимым впредь до особого распоряжения заключить его под стражу при В.-Устюгской тюрьме.
В силу чего
Постановила: сообщить для исполнения копию сего постановления начальнику Вел.-Устюгской тюрьмы и препроводить арестованного.
Зав. отд. Н. Шергин".
План спасения явно разработал сам Питирим, поскольку Шумилов в тот же день звонит в Вологду М. К. Ветошкину и просит его связаться с Ш. 3. Элиавой, который в должности губернского продкомиссара работал тогда в Вологде. Сам Шумилов не мог знать, что Сорокин и Элиава в годы учебы были близкими друзьями. Мифический "комиссар юстиции", вероятно понадобился Сорокину, чтобы прикрыть сговор с Шумиловым и не подвести родственника. Ведь "Листки из русского дневника", откуда взяты эти эпизоды автобиографии, писались в 1923 г. в США, когда все действующие лица были еще живы. Деньги, которые жена передала Шумилову, вероятно, понадобились на подкуп сотрудников ЧК и Исправдома, дабы те не поторопились и не пустили Питирима "в расход" по ошибке. Не забудем, что обвинение его в связях с белогвардейцами означало в прифронтовой зоне расстрел, и ничего иного. Элиава связался с Пятаковым и Караханом, а они с письмом Сорокина, напечатанным в "Крестьянских и рабочих думах" отправились к В. И. Ленину, у которого и возникла мысль использовать отречение известного правого эсера для привлечения на сторону большевиков определенной части противников нового режима. 20 ноября 1918 г. "Правда" публикует по указанию В. И. Ленина письмо Сорокина, вернее, просто перепечатывает его из "Крестьянских и рабочих дум", совершив две ошибки. Письму "Правда" предпослала введение: "Петроград. 19 ноября.В "Известиях Северо-Двинского Исполнительного Комитета"помещено следующее письмо члена учредилки "небезызвестного" Питирима Сорокина... (курс. мой.
– А. Л.)" Здесь совершенно неверно указана дата первой публикации письма: мы знаем, что оно появилось почти на месяц раньше - 29 октября. Неверно указано и название газеты, которая, хотя и была органом губисполкома, но именовалась по-иному. Первую ошибку объяснить легко: она была намеренной, так как публикация шла в рубрике "По советской России", где публиковался обзор текущейпрессы. Возникает вопрос, почему между сообщением Ленину обстоятельств дела и публикацией в "Правде" прошло примерно две недели? Все очень просто: Ленин не спешил решать судьбу Сорокина, однако после 13 ноября, когда был аннулирован кабальный Брест-Литовский Договор, великий мастер политического маневрирования В. И. Ленин, решил использовать момент для того, чтобы договориться с германофобами, каковыми были многие и многие противники большевиков, и ослабить их противостояние властям. Письмо Сорокина в газету оказалось очень кстати. Ленин пишет свою статью, где призывает всех образумиться и приглашает к сотрудничеству. Под названием "Ценные признания Питирима Сорокина" она опубликована в "Правде" 21 ноября, а накануне там же появилась и перепечатка "покаяния" Сорокина. 20-22 ноября Ленин в нескольких устных выступлениях снова говорит о Сорокине, оценивая несуществующее письмо как имеющее огромное политическое значение. Никому и невдомек, что Сорокин писал его в другую газету и вовсе не под влиянием расторжения Брестского мира немцами. Сорокина увозят в столицу. Последний документ в "Деле No 617" - постановление No 872 от 28 ноября 1918 г.:
Заведующему Исправ. Домом.
Согласно постановлению комиссии и согласно телеграммы от Предсовнаркома Ленина просим
Зав. от. Шергин,
секр. М. Бергис.
На обороте постановления расписка:
1918 года ноября 28 дня арестованного Питирима Сорокина и в путевое дольствие хлеба - 5 фунтов принял (Петерсон).
Зав. Исправ. Домом Баданин
Шумиха, поднятая вокруг "письма" Сорокина большевиками, нанесла политической репутации Сорокина смертельный удар. Непримиримая эмиграция считала его предателем и довольно холодно встретила. В немалой степени поэтому он отправился в США из Европы. Показательно, на следствии по т. н. "делу правых эсеров" никто не назвал его имени. Бывшие соратники подвергли его остракизму столь своеобразным, но нельзя не признать, достойным способом. В дальнейшем это обстоятельство, несомненно, мучило Сорокина, отсюда болезненное отношение к его, как ему казалось, непризнанию и гипертрофированное желание самоутвердиться.
8.53
53* ...слово чести меня не связывало...
– Действительно, подписки об отказе от борьбы против Советской власти он не давал.
СТУПЕНИ В КОММУНИСТИЧЕСКИЙ РАЙ
Проведя несколько дней в Москве, я уехал в Петроград. Уже на Николаевском вокзале увидел мерзость запустения. Город был словно зачумленный.
Голодный и расстроенный этим зрелищем, я искал лавку, чтобы купить еды, но ничего не нашел. Придя в собственную квартиру на Надеждинской улице, я обнаружил, что ее заняла еврейская семья.
За исключением нескольких книг и рукописей все мое имущество исчезло. Некоторые книги лежали возле печки, показывая, куда все девалось.
– Пожалуйста, извините нас, - сказала женщина, - мы не знали, вернетесь ли вы когда-нибудь. Кроме того, было так холодно, а у нас не было топлива.
В белье с чужого плеча, худых ботинках и рваном плаще, что носил в лесу, я пошел к соседям. И там меня тоже встретили удивлением переменам в моей внешности.
– Вы взгляните на себя, - ответил я.
– Вы тоже изменились.
Госпожа Дармалатова засмеялась: "О, да, я и мои дочери сейчас носим одежду на несколько номеров меньшую по размеру". Услыхав о том, что я стал бездомным, она сказала: "Занимайте комнату или две у нас (*54) . К нам должны были подселить двух или трех коммунистов на квартиру, но лучше если вместо них поселитесь вы".
8.54
54* Адрес Дармолатовой Марии Николаевны: Васильевский остров, 8-я линия, д. 31, кв. 5.
Теперь оставалось решить только проблему хлеба насущного. С великими трудностями я получил вожделенные карточки на хлеб, продукты, табак, топливо, одежду. Профессора как "полупаразитическая прослойка" получали карточки второй категории, которые едва позволяли не умирать с голоду (*55) .
Закончив коллекционирование карточек, я посетил университет и Психоневрологический институт, чтобы сообщить моим коллегам, что я жив, и выяснить, каково мое нынешнее положение в университете. Мне снова предложили старую преподавательскую должность в университете и институте, и было решено, что начну читать лекции и вести семинары после Рождества (*56) . Меня также избрали профессором социологии в Сельскохозяйственной академии и в Институте народного хозяйства. Я принял оба эти предложения, т. к. нуждался в дополнительных средствах существования. В то же время два больших кооперативных союза, еще не национализированные тогда, заказали мне учебники по праву и социологии.
8.55
55* ...карточки едва позволяли не умирать с голоду.
– Месячный "академический паек" состоял из 40 фунтов черного хлеба, 4 фунтов растительного масла или жира, 15 фунтов селедки; изредка давали мяса, 1,2 фунтов крупы, 6 фунтов гороху или фасоли, 2,5 фунта сахара, четверть фунта чая и 2 фунта соли.
8.56
56* Мне снова предложили ...должность...
– 23 декабря 1918 г. Сорокин восстановлен в числе преподавателей юридического факультета (позднее вошедшего в состав факультета общественных наук) Петроградского университета и со второго полугодия приступил к чтению объявленного еще летом 1917 г. курса "Уголовной социологии".
В столовой университета я встретил еще одного издателя - Ф. Седенко (*57) , - спросившего меня, как долго я буду тянуть с написанием "Системы социологии". Все мои подготовительные материалы к этому труду, которые я собирал длительное время, были утеряны, о чем я и сообщил Седенко. Он же убеждал меня, что по опыту, в наших обстоятельствах откладывать что-либо на потом - просто глупо.
– Сегодня ты жив, завтра - мертв. Лучше опубликовать нужную книгу даже с некоторыми дефектами, чем ждать неизвестно чего, - сказал он.
– Немедленно приступай к своей "Системе", и я опубликую ее.
8.57
57* См. примеч. 9 к гл. шестой.
Зная, что он прав, я принял это предложение. Вскоре моя жена приехала из Москвы, и мы начали жить и работать на "поприще коммунистического культурного строительства".
Вечером 31 декабря 1918 года мы собрались вместе с семьей Дармалатовых и несколькими близкими друзьями встретить Новый год. Каждому был подан кусок хлеба, пирожное, сделанное из картофеля, и стакан чая с кусочком сахара. В комнате было так холодно, что все сидели в шапках, кутаясь в платки, шали и пледы. Пробило полночь, время поздравлений и тостов в иные времена. Сейчас же была произнесена только одна речь:
– Ужасный год кончился. Возблагодарим Бога, что он ушел. Пусть память о наших дорогих друзьях, погибших в этом мрачном году, живет вечно. От наступающего года мы не ждем ни радости, ни спокойствия. Если к концу его мы, наши родные и друзья останемся живы, то все будут счастливы. Есть ли у нас мужество встретить грядущие испытания?
Мы сидели в молчании и меланхолии. Каждый печально думал о тех, кто умер, и горячо молился за тех, кто оставался в лапах "красного монстра".
<