Дальняя гроза
Шрифт:
— Ну, в таком случае я буду показывать вам на карте место наиболее благоприятного перехода, а вы уж полагайтесь на свою память.
— Хорошо, миленький, — тотчас согласно отозвалась Анфиса. — Память у меня цепкая, как репей. Вот тебя в аккурат до самой смертушки запомню.
Илья грозно и недовольно посмотрел на нее. Смотри-ка, чего себе позволяет. Неужто до нее не доходит, что слово «миленький» корежит его и мешает вести серьезный разговор.
— Вот, смотрите. — Он провел по карте карандашом и остановил его острие у маленького кружочка, обозначавшего станицу.
Анфиса
— Читать-то хоть умеете?
— Читать? — переспросила Анфиса. — Читать могу.
— Вот, прочтите. Что здесь написано?
— Ми-хай-лов-ская, — радуясь, что хоть по слогам, а прочитала и тем самым доказала этому грозному петушку, что умеет, произнесла Анфиса. — Так я ж туточки родилась! — Она воскликнула с такой откровенной радостью, будто отыскала для себя совсем новый, неведомый еще мир. Она радовалась еще и потому, что ее родная станица, оказывается, обозначена на карте и, значит, не такая уж она простая, эта ее Михайловская.
— Совсем плохо, — насупился Илья.
— Плохо? — расстроилась Анфиса. — Прочитала плохо? Так я ж всего два класса закончила. А потом школу бросила, пошла матери по хозяйству помогать.
— Два класса, а третий коридор, — усмехнулся Илья. То, что по слогам, это не страшно. Страшно другое.
— Да что же страшно-то?
— А то, что в Михайловской родились. Это означает, что вас там могут запросто опознать.
— Так меня, миленький, кругом, сколько глаз видит, здесь каждая собака знает.
— При чем тут «миленький»? — не выдержал Илья. — И при чем тут собака? Оказывается, Дятлова, вы очень несерьезный человек.
— Это я-то несерьезная? — вскинулась Анфиса. — Может, посерьезнее тебя. Ишь какой быстрый!
— Ну хорошо, — уже мягче сказал Илья, боясь, что эта перепалка отвлечет их от главного. — Если вы так хорошо знаете эту станицу, скажите, на какой речке она стоит. Знаете?
— Да как же, миленький, не знать, ежели я в ней с малолетства купалась? И раков ловила. Бывалыча, у платьишка подол задеру, чтоб не намочить, и рукой — в нору. Там этих нор знаешь сколько? Одна на другой. Только раки, стервецы, кусучие. Сунешь пальцы в нору, а он тебя клешней — цап! Все пальцы искусают. А я не боялась. Вот ни чуточки. И то — по ведерку налавливала. Ты, миленький, вареных раков едал?
— Дятлова! — укоризненно прервал ее Илья. — Ну что за ересь вы городите? При чем тут раки? Я с вами решаю серьезные вопросы, а вы о какой-то ерунде.
— Для тебя, может, и ерунда, — противилась Анфиса. — А была б у тебя куча детей, как у моих родителей, так ты по-другому бы закукарекал. В голодное времечко росли, так и ракам до смерти рады были.
— Однако вы так и не ответили на мой вопрос.
— Это на какой же?
— Десять раз вам повторять? Я спрашивал о названии речки.
— Так Чамлык она! Чамлык и есть. Я там сколько раз на островочек переплывала, насупротив хутора. За калиной.
— Вы опять свое? Нам, Дятлова, сейчас с вами не до воспоминаний. Приберегите все это на после войны. Вот тогда сядете за письменный стол и создадите мемуары. В назидание потомкам.
— Как ты сказал? — заулыбалась Анфиса, жмурясь от непонятного слова.
— Мемуары, — сухо изрек Илья. Он, хоть и сам не закончил гимназию, считал себя большим знатоком самых мудреных вещей и явлений. — Но сейчас не до них. Сейчас надо писать историю своими поступками во имя революции.
— А Михайловская не на одной речке стоит. Она хоть и в степи, а водой богатая, — как бы назло Илье сообщила Анфиса. — Хоть у тебя и карта, а я и без нее лучше тебя все знаю. Там еще Синюха течет. Куда Чамлыку до нее! Чамлык — он норовистый, как необъезженный конь. И мутный: берега там глинистые. А Синюха тихая, ласковая, как девка на выданье. И небушко завсегда в нее смотрится.
Все было бы ничего, тем более что Анфиса, судя по всему, отлично знала местность, на которой ей предстояло действовать и выполнять задание. Но Илью искренне огорчало то, что она будет переходить фронт и собирать данные в тылу у белых, не имея никакого понятия о полевой карте. А это уже было, по его твердому убеждению, не по науке, а так, сплошное ремесленничество.
— Вот мы и подошли к главному, — строго сказал Илья. — Здесь, у Синюхи, самое удачное место для вашего перехода. Беляки — на левом берегу, наши — за курганами, на правом. Вот тут, где Синюха приближается к станице, и перейдете.
— Да я в свою станицу на крыльях полечу! Может, с маманей повидаюсь.
— Вот это и не годится, — возразил Илья. — На крыльях, Дятлова, это все равно что очертя голову. А вам надо обдуманно, чтоб комар носу не подточил. Чтоб никаких подозрений! А для этого надо мозгами шевелить.
— Да как скажешь, так я и сделаю, — стараясь смягчить Илью, покорно сказала Анфиса.
На следующую ночь Илья учил Анфису тому, как сделать, чтобы после перехода ее не заподозрили белые. С одной стороны, рассуждал Илья, плохо, что Анфиса родом из Михайловской: там наверняка найдутся жители, которые знают Анфису и, что еще хуже, наслышаны о том, что ее муж служит у красных. Но на этот случай она может сказать, что Тимофей переметнулся к белым, увидев, что сила на их стороне. Такие факты, когда казак метался от красных к белым и наоборот, бывали нередко, и Илья о них не просто знал, но, более того, ему приходилось допрашивать вернувшихся с повинной. Надо было выяснить, не заслан ли такой человек со шпионскими целями, хотя определить это было очень нелегко, почти невозможно, если не было прямых доказательств.
Вместе с тем тот факт, что Анфиса была родом из Михайловской, имел и свою положительную сторону. Она может прекрасно приспособиться к знакомым условиям и будет чувствовать себя как рыба в воде. И никто не станет смотреть на нее как на человека со стороны, как на нечто инородное, а потому и подозрительное. Кроме того, для нее не нужно было придумывать какую-либо заковыристую легенду. Своя среди своих — вот и вся легенда.
Какой из этих плюсов и минусов перевешивал, Илья и сам не мог определить. Перевешивало то, что выбор Шорникова пал на Анфису Дятлову, и потому надо было готовить и засылать именно ее.