Дальше фронта…
Шрифт:
Поручик повернулся на каблуках и, звякнув шпорами, молча вышел вон. Дверь притворил за собой аккуратно, без стука.
Кстати, вот эти самые шпоры господина капитана раздражали просто зверски, давно и особо, хотя и форму одежды не нарушали ничуть. Допустим, пулеметная команда по штату конная, но и что с того, ежели полк давно в обороне, а сами лошади – пока что обозные – уже идут в котел? Нет, фасонит, фендрик… Звякает тут, понимаешь ли!
Покинув блиндаж, поручик отошел с десяток шагов вдоль сложенной из камней и мешков с песком стенки до орудийной площадки. Вздохнул и полез в карман за портсигаром. По молодости лет конина и даже ослятина в супе, да и солдатская махорка вместо табака вроде его и не задевали, даже создавая как бы
Не переживая особо о мерзкой сцене в штабе – дальше фронта не пошлют! – Рыков коротко отмахнул свободной рукой. И скривился от боли, некстати случайно задев местное чудо военной техники: на площадке на самодельном станке стоял не более и не менее как морской аппарат для запуска самодвижущихся мин. Голь на выдумки востра – так, кажется, говорят в народе? Запертый в бухте флот давно уже делился с гарнизоном не только матросами для пополнения тающих после каждого приступа батальонов, но и вообще всем, чем мог. Артиллерией, снарядами, серыми шипастыми шарами других мин – донных, нелепо выглядевших на суше. «Рогатую смерть» по ночам закапывали перед позициями, и взрывали ее по электрическим проводам также флотские гальванеры…
Стрелял «бомбомет» дай боже чтоб на две сотни шагов, но удачным попаданием сигарообразная «дура», едва не в пять аршин длинною и десять пудов весу, начисто сметала к японской богоматери до взвода узкоглазой пехоты. Но и заряжать те же пуды… не быстро получалось, в общем. При всем к тому старании и оглушительном матерном лае лихих «альбатросов» в бескозырках с ленточкой «Ретвизанъ».
Рыков бросил взгляд направо. В четырех верстах под не очень-то ласковым китайским солнышком свинцово блестело море… Порт-Артур. Главная база русского флота на Тихом океане. Порт. Город. Крепость!
Фасонно отправив щелчком пальцев окурок за бруствер, поручик едва успел сделать и полшага, когда за спиной оглушительно грохнуло, и жесткий удар бросил его левым боком на стенку траншеи…
В пору откровенной молодости мы скорее и решительнее всего ищем причины собственноручно произведенных личных конфузий обычно в ком и где угодно, только что никак не в нас самих… Стоя «вольно», поручик Лейб-гвардии Конно-артиллерийской бригады Разумовский отчаянно злился на все вокруг и сразу: от сидящего перед ним господина полковника до несуразно высоких цен на папиросы в городских лавках, вчетверо против столичных. Курить на фоне звенящих нервов хотелось уже и вовсе люто.
На самом деле поручику стоило бы кое-что припомнить и вовремя задуматься, отчего папенька столь легко согласился составить сыну протекцию в виде откомандирования к театру военных действий: «Ты прав, Сережа, вот это будет действительно весьма полезно для карьера… И, надеюсь, ты же не думаешь переводиться в армию?»
Японская компания представлялась тогда недолгой, и выступление гвардии к театру военных действий не предполагалось – много чести «япошкам». Сибирские полки и казаки должны были самостоятельно, месяца этак не более чем за два, раскатать «ускоглазых» в тонкий блин. А попасть на первую в этом столетии военную компанию стремились все молодые офицеры, едва не поголовно, и отнюдь не только для того, чтобы получить запись в послужной список!
Гвардейские чины имеют перед армейскими старшинство на чин выше, то есть, к примеру, гвардии поручик равен армейскому штабс-капитану, и при переводе в армейский полк таковым и становится, но… этим все преимущества и заканчиваются, а сложности только начинаются. Во-первых, кандидатура должна быть согласована не только с командиром, но и с офицерским собранием армейского полка, так что одного желания мало. Ко всему «армеуты» с «гвардионусами» издавна состоят в некотором, всем понятном, антагонизме, так что вполне могут и «прокатить», получится скандал и пятно на репутации. Во-вторых, и в мирное время перевод таким порядком идет не быстро, а в военном кавардаке пойдет уж никак не скорее. Пока суть да дело, война и кончится, а обратного хода дать уже никак… Ибо в-третьих: таковой перевод возможно произвести лишь единожды, а попасть обратно в гвардию почти что и невозможно, требуется звонкий подвиг или же особое благоволение Его Величества, никак не меньше. В общем, будучи в десятке лучших выпускников училища выйти в гвардию, а потом своей волей добиться перевода в менее престижный полк… Так карьеру не строят, а губят.
Выход все равно оставался единственный: подать рапорт по команде «об откомандировании» и… ждать. Князь, конечно, не только замолвил слово в нужном месте и нужному человеку, но и отписал по старой дружбе генерал-лейтенанту Стесселю. В тех резонах, что допускать молодого и горячего офицера к собственно передовой линии военных действий… вовсе не обязательно, скажем так.
В результате этакой дипломатии поручик оказался в районе боевых действий, но в распоряжении начальствующего интенданта Порт-Артура в роли то ли личного адъютанта, то ли офицера для особых поручений. «Особость» поручений состояла в основном в том, чтобы «выбить» в вышестоящих отделах «портяночного ведомства» что-нибудь срочно необходимое. Или же протолкнуть по нервно дышащей, и порою бьющейся в откровенной истерике «железке» Транссиба нужный груз не в очередь. Поди-ка откажи, когда бумагу подает лицо с этакой фамилией…
В печальном итоге все рапорты поручика о переводе «в строй» во всех инстанциях неизменно ложились «под сукно». Единственный наследник княжеского титула оказался к тому же настолько наивен, что снова обратился к отцу с просьбой о содействии. Новое письмо коменданту крепости, понятно, только укрепило того в упорной решимости ни в коем случае сложившегося положения не менять.
Впрочем, фронт неожиданно быстро сам приблизился к поручику, но тут уж ничего не поделаешь. Японские орудия стали простреливать Порт-Артур насквозь, вплоть до батарей на полуострове с оригинальным названием «Тигриный хвост». В воздухе именно что запахло порохом, что вызывало у офицеров разных поколений весьма противоречивые чувства: у молодых неуместный щенячий восторг, а у обстрелянных и опытных злую досаду. Кому, прах его побери, придется по нраву быть разорванным в клочки шальным снарядом во время, скажем, редкого обеда в приличном ресторане?
Несмотря на изменение боевой обстановки, особых подвижек в состоянии поручика Разумовского не случилось, только разъезды в качестве именитого почтальона прекратились ввиду осадного положения. И, что показалось совершенно неважным, с пару недель тому назад его перевели по штату из продуктового отдела в отдел боепитания. Как будто принимать заявки на патроны вместо сухарей более привлекательно тому, кто всей душою стремится занять место в боевом строю!
В скобках заметим, что такового перемещения никак не произошло бы без того, что господину корпусному интенданту оказалось отчаянно необходимо освободить место для человека… более способного к гибкому обращению с правилами математики, скажем так. Совершенно невозможно вести серьезные дела, когда отчетность вдруг стала содержаться в совершеннейшем порядке, а ответственное лицо легоньких намеков по молодости лет никак не понимает, а впрямую не подступится, дураков нет-с…
Однако же дело, по которому господин поручик явился к подполковнику Достовалову – ну и фамилия, бог шельму метит! – было неотложным и сугубо важным, хоть «через голову» прямого начальника. Явился? Вот теперь стой и слушай позорнейшею чушь.
– Еще раз повторяю, господин поручик, что доставить патроны на «Высокую» днем возможности никакой нет. Дорога под обстрелом, и рисковать потерей боевых припасов мы не имеем права… – о возможных потерях в личном составе за десять минут разговора, сворачивающего уже на четвертый круг, не было и слова…