Дальше фронта…
Шрифт:
– Позора?
О произошедшем в Чемульпо в газетах писали одно, в гарнизоне же часто говорили другое; слухов ходило превеликое множество, и их вовсе не могли погасить известия о чествовании экипажа «Варяга» в Одессе и обеих столицах. Слухам среди сухопутной братии поручик справедливо не доверял, а брату доверял без оглядки…
У старшего Рыкова перекосило рот, будто тот вместо маслины раскусил живого таракана. Горлышко графина качнулось над рюмками, хотя до горячего «квадры» было как бы и не положено. Моряк хлопнул рюмку молча и без закуски, лихим «гвардейским тычком». По всему было видно, что тема ему была куда как неприятна, до тоскливой оскомины. Он откинулся прямой спиной на спинку стула, помял ладонью подбородок, немного помолчал…
– Ладно… По господину Рудневу горьким плачем заливается целая расстрельная команда… «Кореец» взорван – да… А вот «Варяг» лежит на грунте у причальной стенки, половина корпуса во время отлива над водой… Фотографии в газетах английских, американских и французских… Орудийные стволы не взорваны, машины, полагаю, тоже. Нет сомнений, японцы поставят его на ход при первой же возможности. И поднимут над ним свой – свой! – флаг, каково же это будет? Снова – «Рафаил»?
Таких подробностей поручик не знал. А вот об истории сдачи туркам фрегата «Архангел Рафаил» знали не только на флоте… Командира и офицеров после такого позора разжаловали, и кого сослали в арестантские роты, а кого загнали туда, где «Макар телят не гонял». И – после того корабля под названием «Рафаил» в императорском флоте не было, нет и уже никогда не будет…
– Мы с тобой, брат, офицеры, и наш закон – Устав… А по нему командир корабля продолжает бой до последней возможности. И далее, цитирую тебе статью триста пятьдесят четвертую: «Во избежание бесполезного кровопролития, командиру разрешается, но не иначе, как с общего согласия всех офицеров, сдать корабль в нижеследующих случаях:
– если корабль будет так пробит, что нельзя одолеть течи и он видимо начинает тонуть;
– если все заряды и снаряды истрачены, артиллерия сбита и вообще способы обороны истощены, или потеря в людях столь значительна, что сопротивление окажется совершенно невозможным;
– в случае пожара, который нельзя погасить своими средствами и, если притом, во всех означенных случаях, не будет возможности истребить корабль и искать спасения команды на берегу или в шлюпках…».
Так-то… Корабль положено истребить, сиречь уничтожить, чтобы он ни в каком случае не достался врагу… Ни в каком! Пока палуба не скрылась под водой, пока не разбито последнее орудие и не выпущен по врагу последний снаряд…
Теперь поручику стало ясно, отчего господин капитан первого ранга Руднев был только что поименован просто «господином Рудневым». Таковых ошибок в обращении просто не бывает, и назвать офицера в лицо просто «господином» означает вызвать его к барьеру, причем примирение без пролития крови невозможно… Очевидно, что старший артиллерист «Полтавы» считает бывшего командира «Варяга» потерявшим офицерскую честь. И, похоже на то, не он один…
– Про боцманов и матросов – слова плохого не скажу…Ты можешь не знать, но у пушек «Варяга» не было орудийных щитов…
– Прости, как же это?
– Проект – американский. А уж кто этакий заказ от Адмиралтейства сделал – мне не ведомо. Не по моим погонам такие вопросы задавать… Не было щитов. Вообще. Никаких… Вот и представь, каково это: встать к прицелу, когда японцы поливают палубу и надстройки из четырёх десятков стволов, и осколки – градом? Герои, и «Георгии» носят теперь по праву… Взял бы к себе всех – хоть сейчас! А вот те, кто ими командовал… Опять же Устав, статья двести семьдесят девятая: «Кто, командуя кораблем, спустит пред неприятелем флаг, или положит оружие, или заключит с ними капитуляцию, не исполнив своей обязанности по долгу присяги и согласно с требованиями воинской чести, тот подвергается исключению из службы с лишением чинов, а если таковые действия совершены без боя или несмотря на возможность защищаться – смертной казни». Вот, повторил тебе две статьи, на войне нам самые нужные. Я их теперь вызубрил до последней точки. И не я один! «Варяг» был на плаву, мог управляться, имел годные к бою орудия и снаряды… И не важно – сколько. И – крейсер не уничтожен… Читал рапорт Руднева, ходит в списках по рукам… Составлен с целью «забить баки» штатским шпакам. Ты хоть и не моряк, но артиллерист, скажи мне, каково: за сорок минут боя выпустить из двенадцати, хотя и не понятно, по кому он там палил с обоих бортов, орудий четыре с лишним сотни снарядов? Молчал бы лучше… За такие действия должно было самое малое всем офицерам погоны оборвать и в отставку с позором, ежели смягчающие обстоятельства сыщутся. Видишь ты их?
– По тому, что ты сказал – нет. Но что бы сделал ты?
– Сражался! Если топиться или взрываться – на фарватере, закрыть, хоть частью, но проход в порт! Прах побери, я бы на таран пошел! Корабли, знаешь ли, тоже «в штыки» ходить умеют… На «Стерегущем», Володя, из пятидесяти двух выжили четверо, все раненые, но и те по японцам били до последнего из всех стволов, а чтоб не дать взять миноноску на буксир – даже из винтовок и револьверов…
– Да уж, знал бы что так – поостерегся бы спрашивать… Что же теперь?
– Теперь и верно – поостерегись… Разговор – между нами, не более! Слово?
– Слово. Но – отчего? Правда…
– Правда сейчас в том, что «Варяг» уже в песнях, и уже – легенда… И эта легенда, может быть именно сейчас, ведет кого-то в бой…
«Атаковать, но без решимости… С превосходящими силами в бой не вступать…» Такие приказы отдавал главнокомандующий Маньчжурской армией Куропаткин своим генералам. Офицерам в боевой линии оказалось не вполне понятно только одно: атаковать без решимости – это как?
Генерал-майору Роману Исидоровичу Кондратенко тоже никак «не хватало ума» понять весь глубокий смысл этаких боевых распоряжений, вызывавших регулярную нравственную изжогу. Он вообще чувствовал себя в Порт-Артуре ничуть не лучше, чем карась на сковородке.
Судите сами: генерал-лейтенант и генерал-адъютант свиты Его Величества барон фон Стессель занимал должность начальника обороны Квантунского полуострова. Укрепрайон очень быстро сжался до черты внешнего обвода крепостных фортов, и Стессель оказался в роли пятого колеса в телеге. Несмотря на письменные приказы прибыть в штаб Маньчжурской армии, выполнять их генералу очень не хотелось. В Артуре он был старшим воинским начальником, а в штабе армии – как-то обернется? Так что Стессель решительно «задвинул в угол» коменданта крепости генерал-майора Смирнова, и был постоянно занят придумыванием веских причин к тому, чтобы оставаться на месте, а также изложением оных в переписке с Владивостоком и Петербургом. Времени на руководство обороной оставалось не очень много…
Комендант крепости от неожиданной узурпации власти впал в перманентную меланхолию и решительно устранился от всего.
Командир 4-й Восточно-Сибирской дивизии барон Фок неожиданно для себя оказался «начальствующим резервами» гарнизона. Не вполне понимая, где в осажденной крепости возможно таковые сыскать, он предпочел желчно критиковать все и всех, на кого только падал глаз, что сделалось едва ли не единственным его занятием.
Количество баронов в руководстве крепости умножил контр-адмирал фон Витгефт, принявший эскадру после странной и обидной гибели адмирала Макарова.
Кондратенко не был ни свитским генералом, ни бароном, и дворянство в начале карьеры имел никак не потомственное, а всего лишь личное, и был, к тому же, среди прочих равных ему в звании – младшим по производству в чин, но именно он и был назначен начальником сухопутной обороны. Отличный выпускник Инженерной Академии и Академии Генерального Штаба мог удержать крепость, а другие – нет. При всем апломбе и непомерно раздутых амбициях, Стессель оказался отнюдь не глупым человеком…
– Роман Исидорович, ваше присутствие на совете крайне важно, непременно прошу быть. Вопрос стоит о снабжении мясным довольствием…