Дальше фронта
Шрифт:
Главным было вот что. Неизвестно откуда взявшаяся, жирно окрашенная в неприятно инфралиловый цвет веретенообразная туманность одним своим полюсом наложилась на Главную последовательность в районе 2004 года, другим дотянулась до 2055-го, на параллельном Оптимуме, как раз туда, где обосновалось их убежище, Форт Росс-3. Расплывчатые псевдоподии расползлись по всему объему Гиперкуба, которому принадлежал Узел. Словно бы срез раковой опухоли под микроскопом на занятиях по патологической анатомии.
И, как и в прошлый раз, неким сверхзнанием
Если теперь суметь выскочить из горизонтов Гиперсети, да еще и сохранить память, он будет знать, что делать. И может быть, проблему в этот раз удастся решить радикально.
…Выбрался, память сохранил и немедленно созвал экстренное совещание триумвирата. Всех четверых. Такая вот получилась незатейливая реплика к известному знатокам произведению. А что поделать, если двое из членов Комитета считались как бы за одного. И иначе не получалось. Новиков и Ирина по отдельности работать не умели. А главное – смысла не видели.
По тревожному сигналу прибыли все. Из тех мест, где чувствовали себя наиболее комфортно, и в меру сил пытались удерживать на волнах мирового эфира странную конструкцию, напоминающую плот, наскоро собранный потерпевшими кораблекрушение из пустых бочек, досок корабельной обшивки, обломков мачт и обрывков снастей. Держался на воде, плыл в нужном направлении и, пока не начался шторм, казался вполне надежным.
Шульгин изложил результат своих наблюдений и выводы.
Получалось так, что или охваченная тотальным раком Гиперреальность превратится в нечто совершенно новое, непонятное, в котором условий для привычной именно им жизни не будет, или следует предпринять серию решительных действий, сравнимую с радикальной хирургической операцией по поводу того же рака.
– Пациент, возможно, и умрет, но если выживет, точно жить будет! – вспомнил Сашка поговорку своих студенческих лет.
– Странно все это, – сказал Новиков. – Никак не сходится со всем предыдущим. Совершенно же определенным образом было установлено, что, если мы выйдем из Игры, все постепенно успокоится. Реальности зафиксируются, химеры рассосутся. Мы свою часть условий выполнили. Никто больше в Сеть не лазил, на Таорэру не летал, с Антоном не связывался? – Он вопросительно посмотрел на Шульгина и Сильвию. Таким образом молчаливо утверждая, что сам он никаких запрещенных действий не совершал.
В свою очередь, Сашка перевел взгляд на партнершу. За себя он тоже ручался, значит, если какая-то самодеятельность и была проявлена, так только ей, бывшей аггрианкой, а ныне леди Спенсер, ближайшей подругой и наперсницей леди Астор [90] . В Гиперсеть она проникать не умела, но если в свое время подыгрывала Черному игроку, так вдруг опять взялась за старое?
С собой из тридцать восьмого года встретилась, вместе с Дайяной решила на пепелище выгоревшей реальности поковыряться?
90
Леди Астор – неформальный лидер британских ультраконсерваторов в 30-е годы ХХ века.
– Зря вы на меня так смотрите. Все время забываете, для меня, в отличие от вас, обратной дороги нет. Это вы – кандидаты в Держатели, а я – списанный инструмент. Как ты, Андрей, однажды выразился – всего лишь понижающий трансформатор между Игроком и вами. Александр знает, последние два года я веду исключительно личную жизнь, не отягощенную никакими сверхзадачами… Не там ищете!
– Постойте, – вдруг вмешалась Ирина. – А я ведь, кажется, догадалась…
В отличие от своей бывшей начальницы, она отказалась от всех своих сверхъестественных умений и способностей намного раньше и окончательно. Ее в нарушении конвенции не мог заподозрить никто, даже и никому до конца не верившая Сильвия. Но ума-то и умения мыслить в рамках хоть человеческой, хоть аггрианской логики у нее никто не отобрал.
– Мы, ребята, попали в свою собственную ловушку. Нет, не Ловушку Сознания, а самую примитивную, на уровне детского мата. Ну, кто первый сообразит? – Лицо ее лучилось незамутненной, бескорыстной радостью. Как у перворазрядника, в сеансе одновременной игры действительно поставившего мат гроссмейстеру.
Первым хлопнул себя по лбу ладонью Новиков. Сказались совместно прожитые с Ириной годы.
– Да ведь и в самом деле! Мы же с тобой когда, Саш, договор с Игроками подписали? В две тысячи пятьдесят шестом, правильно. А твои возмущения в Сети начались на рубеже четвертого и пятого…
– Точнее – на рубеже третьего и пятого. Четвертый, формально считая, просто выпал. Он теперь – дырка на гобелене. В ней – то все и происходит. Остальное – верно. Молодец, Ириша. Выходит, строго говоря, никто ничего не нарушал. Мы сами виноваты. Пробой из двадцать первого в пятьдесят шестой учинили. Вольно, невольно – никто не спрашивает. Начали там себя вести как в подлинной реальности, чем ее и зафиксировали. А я потом в двадцать четвертый вернулся, вместе с Ростокиным. И еще тут покуролесили. Вот и образовался снежный мост над пропастью между равноправными, но и взаимоисключающими реальностями. Наша – на базе революционной победы над красными в двадцатом, та – эволюционного перетекания от гражданской войны к парламентской демократии. А на практике…
– На практике одна не имеет адекватного ей продолжения, другая – начала. Вот и болтаются торчащие концы, как закрепленные с одной стороны доски. Хоть и касаются моментами друг друга, но мостом это не назовешь, – уточнил образ Новиков.
– И если Игроки решили вмешаться по нашу сторону моста, они совершенно в своем праве. До заключения договора еще целых пятьдесят лет. Любой третейский суд будет на их стороне. Лучше скажи, пожалуйста, Александр, ты видел более-менее четко обозначенное продолжение этой вот магистрали? – черкнула пальцем Сильвия по нарисованной Шульгиным схеме.
– Вот в этом главная причина, ради чего я вас собрал. Не просто очередной раз напугать…
– Хотя и это тоже, – негромко заметила Ирина.
– … А получить санкцию на опасное дело. Очень опасное, – предпочел Сашка не услышать реплики, – примерно, как операция на мозге с завязанными глазами. При том, что другого выхода все равно нет. Кроме того, что я здесь нарисовал, просматривалась в Узле одна интересная штучка… – он взял карандаш, изобразил три штрих-пунктира. – Это, как я понял, некие гипотетические, существующие в свернутом состоянии мировые линии. И вот здесь существует возможность как бы срастить две тысячи пятый-дубль год с твоим, Андрей, пятьдесят шестым.