Дальше фронта
Шрифт:
Были бы другие обстоятельства, и он, скорее всего, предпочел бы честь выгоде. Но у него таких возможностей в его реальности, увы, не имелось. Подлостей он тоже не совершал, служил как привык, и тем не менее…
– Ладно, поступай как знаешь. На меня в любом случае можешь рассчитывать…
Общей для них обоих манерой закинул руки за спину, твердой походкой отошел к окну, но уже там закурил излишне нервно.
Понятное дело, раздрай внутри собственной личности.
Ростокин, гораздо более близкий по менталитету и сроку службы член Братства,
– Понимаешь, главное ведь не те или иные частные правды, которые по ограниченности нашего опыта кажутся единственно возможными и ценными. Главное – высшая истина в ее самых разнообразных проявлениях. Я впервые попал в стихию той Гражданской войны, о которой в книжках не писалось. Очень многое понял. Милейшие люди, которым в других обстоятельствах цены бы не было, в борьбе за идею превращались в гнусных подонков. А те, кто вроде бы, по формальной оценке их поступков, вроде нашего Паши Кирсанова, считались кровавыми прислужниками исторически обреченного режима, оказались гуманистами высшей пробы.
Очень это, знаешь ли, трудно – взять грех на душу. Поставить к стенке сотню возвышенных идеалистов ради того, чтобы миллионы ничем не примечательных людей могли продолжить свое никчемное существование. Да вот давай, прямо завтра, – оживился Ростокин, – я тебя буквально на пару часов сопровожу в мой любимый год, просто по улицам прогуляемся, потом на столько же – в двадцать четвертый, в ту же Москву, сам все сравнишь и подумаешь. Главное – не спешить с окончательными решениями.
После чего, усадив его за столик рядом со своей подругой Аллой, доверительно предложил:
– А ты меня к твоим покойникам проводишь. У нас собственный опыт общения с ними есть. Вот и сравним, какие – настоящие, что у них общего, а что – разное.
К величайшему удивлению Ляхова, именно те люди, которых (как он думал) его согласие или несогласие вступить в Братство должно было занимать больше всего, отнеслись к этому с полным, даже оскорбительным равнодушием.
Ни Шульгин, ни Новиков, ни Воронцов, к которому он испытывал наибольшую симпатию, к нему даже не подошли после окончания застолья.
С точки зрения психолога он мог бы подумать, что это просто такой рассчитанный ход, сначала легкая артподготовка, а уже потом вступят в действие главные силы.
Но нет. Прошли все разумные для эффектно выдержанной паузы сроки – и ничего.
Наконец в зале остались только он с Вадимом, Белли, Басманов, Кирсанов. Уроженцы ХIХ века, не забивая себе голову высокими материями, уселись за покер при свечах, более не ограничиваясь свыше навязанной сдержанностью в употреблении спиртных напитков и ненормативной лексики. Выложили перед собой столбики золотых червонцев в банковской упаковке. Сдали карты.
Двойник предложил переместиться подальше, за плотную бархатную портьеру, отделяющую лоджию от общего помещения. Еще о чем-то поговорить хотел или просто выпить на прощание, до упора, или как получится.
И вот тут к ним вошел Шульгин.
Сбросивший пиджак, расстегнувший две верхние пуговицы рубашки, с несколько растрепанной шевелюрой. Совсем свой, простецкий парень, на вид – весьма нетрезвый. И все равно выглядящий по сравнению с ними, вроде бы опытными тридцатилетними мужчинами, вдвое, а то и втрое старшим. Умудренным неведомыми им жизненными коллизиями.
– Обо всем поговорили? – спросил он с доброй улыбкой, наливая себе из первой попавшейся под руку бутылки. – Не договорились?
Вадим, как-то потерявшись под прозрачным взглядом куратора, сделал слабый отрицающий жест.
– Ну и правильно. Уважаю, полковник. Убеждения – это самое главное. За них и помереть не жалко. Но жить – все равно лучше. Хочешь – маленькая задачка?
Ляхов, чувствуя, что сейчас его поймают, промолчал и даже отвернулся к окну, за которым в полную силу сияли южные звезды.
– Проект Юдифь – не слышал?
Ляхов мотнул головой.
– Ну, вы там, может, атеисты покруче нас, однако Библию иногда листать надо. Суть же вот в чем. Подругу твоего верного дружка Тарханова запрограммировали так, что в любую минуту она или грохнет вашего Великого князя, из пистолета, или булавкой в основание черепа, или совратит его совершенно непредсказуемым образом. Главная беда – до сих пор не знаю, кто такую пакость придумал, каким способом девушку зомбировал и когда будет сделано дело.
Шульгин стал настолько серьезным, с такой нескрываемой нервностью замял мундштук папиросы, что Вадим, совершенно не собираясь поддаваться, мгновенно ему поверил. Бывает же так…
Главное, Александр Иванович психологически точно не стал напоминать о присяге и флигель-адъютантских аксельбантах. О другом сказал:
– Как же ты с Сергеем на эту тему будешь разбираться? Знал – и не помог…
– А вы меня не провоцируйте, – только и ответил Ляхов.
– Тебя? – искренне удивился Шульгин. – Знаешь, парень, если бы я с провокаций кормился, давно бы с голоду сдох…
– Ну, черт с вами, господин Шульгин. Не думайте, что вы такой хитрый. И на вас найдется… А суть дела в чем?
Глава тридцать четвертая
Через Тель-Авив и Брест Ляхов возвратился в Москву.
С Розенцвейгом они расстались во Внуковском аэропорту. Сначала собирались ехать вместе, но у самого выхода из терминала возник ниоткуда высокий лощеный поручик.
– Господин полковник, приказано встретить и проводить. В Кремль. К полковнику Неверову.