Дальше фронта
Шрифт:
Кое-какие признаки этой болезни Новиков заметил у своих друзей еще в крымский период их эпопеи. Всем все подробно объяснил и предложил тактику лечения.
Для этого, в частности, и был построен поселок на берегу новозеландского фьорда, названный в память приключений на Валгалле и в знак преемственности традиций, Форт Росс. Не просто опорная база и убежище, но и санаторий. С девизом: «Уж если отдыхать, так от всего».
И отдыхали. Бродили по горам, рыбачили в открытом море и быстрых прозрачных речках, гоняли на швертботах и виндсерферах, охотились. Кто хотел – бесцельно валялся на коралловом
Обедали и ужинали за хлебосольным общим столом когда в многочисленных ресторанах «Валгаллы», когда, по погоде, в каминном зале замка. И говорили, говорили, делясь впечатлениями от другой жизни, идеями, планами. Спорили о политиках (не о личностях во множественном числе, а именно о разных политических действиях) и о дальнейших перспективах подконтрольных миров, вспоминали былые приключения.
Две недели, иногда больше, безмятежной жизни, совсем такой, как в первый год на Валгалле настоящей, или в Замке Антона.
Полученного заряда бодрости, оптимизма, общей для всех ауры обычно хватало на следующее полугодие. А кому становилось невмоготу раньше, могли приезжать сюда в любое время. По индивидуальному туру.
Но сейчас они съехались на уикенд отнюдь не развлекательный.
Левашов с Ларисой из советской нэповской Москвы, Берестин из Парижа, Басманов из белого Харькова, Шульгин с Анной из Лондона (тех же лет), Сильвия тоже из Лондона, но 1938 года, полковник Кирсанов, кажется, из веймарского Берлина. Новиков с Ириной и Ростокин с Аллой из Москвы-2056, и только Воронцов с Натальей и капитан Белли ниоткуда не приезжали, они и так жили в форте постоянно, отлучаясь лишь ситуативно. Им здесь нравилось больше всего.
Вадим и Ляхов в своих армейских камуфляжах выглядели в этом блестящем окружении несколько чужеродно. Но переодеваться в предложенные Дмитрием Сергеевичем партикулярные одежды дружно отказались. Из суеверия, что ли?
Ляхов к исходу первого вечера забеспокоился. Поручик Колосов его ждет, Розенцвейг неизвестно чем занимается, а в случае длительной отлучки непременно поднимет тревогу, до Чекменева с Тархановым дойдет. Давай потом объяснения…
– Как раз это пусть вас совершенно не беспокоит, – утешил его Воронцов, услышав о проблеме. – Уж чего-чего, а вернуть вас непосредственно в точку и момент отправления, не возмущая мировых линий, наши умельцы могут. Технология отработана. Можно – с использованием вашего же прохода, можно поверху. По крайней мере, я очень на это надеюсь, – допустил он в конце осторожную оговорку.
Приняли их очень хорошо. Особенно Вадима. Ведь для большинства он был как бы младшим братцем, внезапно нашедшимся. Родился и жил в тогда еще Ленинграде, помнил советские названия улиц, вполне мог восьмилетним пацаном попасться Берестину с Ириной на Невском проспекте. Свой, одним словом.
Представления, необязательные разговоры в огромном зале, с бесшумными официантами, разносящими на подносах бокалы с шампанским. Вопросы, которые могли бы напоминать допрос и зондирование психики, если бы не компенсировались непритворной доброжелательностью и искренним участием. Ляхов в таких вещах разбирался.
Самое же главное – ему самому эти люди нравились. Тот достаточно редкий случай, когда можно разговаривать, не подбирая слов и не задумываясь, правильно ли тебя поймут. При том, что жизненный опыт, культура, объем информации у них был поразительно, несопоставимо разный.
Особенно же были хороши женщины. Все, хотя и каждая по-своему. Ляхову остро захотелось, чтобы здесь сейчас оказалась и Майя. Ей бы наверняка понравилось. А на кого из присутствующих дам она похожа больше всего? С кем быстрее всех подружилась бы? Ему захотелось, чтобы с Ириной. Однако вряд ли. По типу ей ближе Лариса, но Майя, пожалуй, подобрее, помягче. У супруги Левашова слишком острый, оценивающий взгляд. И резкие движения.
После фуршета, длившегося минут сорок и преследовавшего целью плавно ввести гостей в компанию без лишних церемоний, все перешли в угловой обеденный зал с окнами от пола до потолка, выходящими на поселок, фьорд и лесистые склоны гор.
Очевидно, здесь застолье было лишь формой проведения деловых заседаний, потому что ели и пили гораздо меньше, чем говорили.
Корабельные стюарды, исполнявшие в замке роль официантов, вежливо и очень ловко рассадили Ляхова и его двойника достаточно далеко друг от друга. Очевидно, с какой-то целью. Сам Ляхов оказался между Ларисой Левашовой и Игорем Ростокиным.
Председательствующим и одновременно главным докладчиком выступил тот самый пресловутый и загадочный Александр Иванович.
На Ляхова он произвел сильное впечатление. Чем-то напоминал Чекменева, но только умением говорить убедительно и четко, отстаивать свою позицию и в конце концов подводить недавних оппонентов к солидарной позиции.
В остальном же он выглядел человеком простым, отнюдь не начальником и не диктатором, пересыпал речь шутками, часто недоступными постороннему человеку. И постоянно было видно: то, чем он вынужден заниматься, для него всего лишь неприятная, обременительная обязанность. Никакого удовольствия он от принятой на себя роли не испытывал. Но уж раз больше некому, пусть буду я…
Очень все это прозрачно читалось в его манере говорить, жестах, якобы случайных оговорках.
Одновременно Ляхов с острым профессиональным интересом наблюдал за поведением и реакцией на слова Шульгина остальных членов Братства. Положение, по своей земной должности, и глубокая личная заинтересованность обязывали.
Все они, безусловно, тоже были сильными личностями, каждая в своем роде. Но, как он заметил, поднятая Александром Ивановичем проблема по-настоящему задевала далеко не всех.
При том, что сам Ляхов пока еще не успел как следует понять, какие именно отношения связывают мужчин и женщин этой странной компании, каково внутри сообщества распределение ролей. На такое дело, по-хорошему, дня три нужно, а то и пять.
Несколько человек явно воспринимали слова о реальностях, ловушках сознания, межвременных мостах и развилках альтернатив просто как набор неких ритуальных образов, приблизительно, как рассуждения отцов церкви о постулатах вероучения воспринимают рядовые верующие.