Дальше фронта
Шрифт:
Отчего и спал Ляхов по преимуществу одетым, не больше двух-трех часов подряд, да и то вполглаза. А, как известно, длительное лишение нормального сна является одной из самых изощренных и мучительных пыток, изобретенных человечеством. И в то же время способом, практикуемым во многих религиях и культах для достижения особого состояния сознания.
Так что Вадима это самое состояние посещало часто и без всякого, добавим, с его стороны желания.
Просто, когда стоишь в рубке или на крыле обтянутого брезентовым обвесом крошечного мостика, ночью или, пуще того, в предрассветный час, самые неожиданные мысли лезут в голову, а то и чертовщина
Поглощаемые в чрезмерных количествах кофе и чай с добавлением рома, папиросы, а чаще трубка позволяли сохранять работоспособность, но на психику и нервную систему влияли, и вряд ли в лучшую сторону.
Нельзя сказать, чтобы такая жизнь ему не нравилась. Напротив, он часто задумывался, что по возвращении (тьфу-тьфу-тьфу) неплохо было бы бросить все, подать в отставку. Достигнутых чинов и наград ему для самоуважения вполне достаточно, в средствах он не стеснен, да и наследство рано или поздно ждет его немаленькое. И за Майей приданое возьмет.
И купит настоящую океанскую яхту, вроде «Дункана» лорда Гленарвана, чтобы провести остаток жизни, скитаясь по свету. Обогнуть мыс Горн и мыс Доброй Надежды, поглядеть, какова она – Полинезия, и действительно ли Новая Зеландия так похожа на «Добрую старую Англию».
Уж наверное, поинтереснее будет, чем тянуть придворную лямку, пусть и в генеральских, а то и в камергерских чинах. Что он до них дослужится, Вадим не сомневался. Только зачем?
Мысли эти были приятны, грели душу, и он поделился ими с Майей, встретив полное сочувствие. Однако все это – дело далекого и не вполне вероятного будущего. Сейчас же его волновало, причем совершенно непроизвольно, совсем другое.
Чем дальше, тем больше его преследовало не то чтобы неприятное, но странное и беспокоящее ощущение раздвоения сознания. Начавшееся задолго до знакомства с загадочной заметкой в израильской газете.
Вот об этом он с подругой не говорил. Но не думать – не мог.
Вначале он просто анализировал любопытный факт с рациональных, логически непротиворечивых позиций. Правда, здесь, в потустороннем мире, о какой логике вообще можно говорить? Раз уж зазеркалье существует, для чего принцип «исключенного третьего»? Кто сказал, что следствие должно иметь отношение к причине, что субъект не равен объекту, чем в конце концов странен «странный аттрактор»? [67]
67
Странный аттрактор – явление, при котором поведение материального объекта, развитие тех или иных процессов никак не определяется их предыдущим состоянием, положением в пространстве и т п.
Не сказать, чтобы его эти «вновь открывшиеся обстоятельства» чрезмерно напрягали. Ляхов относился к тому типу людей, которые ухитряются сохранять почти постоянную гармонию с окружающим миром. Для этого не так уж много нужно. Просто исходить из постулата, что абсолютно все происходящее имеет какие-то свои внутренние причины и ни в малейшей степени не имеет целью порадовать тебя или огорчить.
Благоприятные повороты судьбы нужно немедленно и в полном объеме использовать, от неприятностей – уклоняться или же переживать их, в меру сил минимизируя. Пока что эта философия применительно ко всей предыдущей сознательной жизни себя оправдывала.
Так и здесь. Сам факт того, что имелись в каком-то другом мире у него с Тархановым двойники, его не слишком задевал. Ну есть и есть, мало ли где что есть! Согласно пресловутой теореме Эверетта существуют миллионы в той или иной степени подобных миров и, соответственно, двойников у каждого человека. Абстракция на то и абстракция.
Гораздо больше Вадима интересовали практические следствия данного факта. Если он убедился, что параллельные миры совсем рядом, держал в руках материальные воплощения тамошней жизнедеятельности, так где гарантии, что в любое время, даже в ближайшие часы и минуты не может произойти очередное их взаимопроникновение? И каковы тогда будут последствия лично для него?
Вполне возможно, что именно направление мыслей и состояние психики послужили своеобразным спусковым механизмом для дальнешего.
Итак – время тогда было 4.25 по среднеевропейскому, компасный курс NO-23, волнение моря 3 балла, на лаге 16 узлов. Ляхов только что сменил в рубке Розенцвейга, который сдал вахту и спустился в кубрик досыпать.
Вадим произвел необходимую запись в журнал (большого смысла в этом не было, но настоящий морской порядок начинается с мелочей), убедился, что дизеля работают в устойчивом режиме, число оборотов соответствует исчисленной скорости. Прокладку Григорий Львович, естественно, не вел, но это дело минутное. А окончательно место уточним, когда встанет солнце.
Совершив все положенные вахтенному начальнику действия, Вадим включил автопилот. По крайней мере, полтора часа в корректировке курса нет необходимости. Северные Спорады остались далеко за кормой, а до Лемноса больше тридцати миль. Встречных и попутных кораблей опасаться нет необходимости.
Ляхов поудобнее устроился в кресле у полуоткрытой правой форточки, нацедил чашку из автоматической кофеварки. Сделал первый глоток, потянулся в карман за портсигаром, в который раз подумав, что надо бы все-таки ограничивать себя. Скажем, не больше четырех папирос за вахту.
И ему показалось, что чувствует он себя как-то не так. Голова вдруг стала неприятно пустая, черные мушки замелькали перед глазами, в ушах возник не то шорох, не то свист. Похоже, будто где-то травит трубопровод, но нет, звук явно идет изнутри головы. Неужто кровяное давление подскочило? Никогда с ним раньше такого не бывало. Доигрался, что ли? Немудрено. Вторая неделя почти без сна, концентрация кофеина в крови сравнялась, наверное, с количеством эритроцитов. Да никотина немерено.
Он сделал движение, чтобы встать и выйти на мостик. Свежий сырой ветерок должен прояснить голову. Не успел. Разом накатились головокружение и тошнота.
«Так и инсульт схлопотать…» – успел подумать Ляхов, вцепляясь в подлокотники, потому что ему показалось, что сейчас катер закрутит бочку, не хуже спортивного самолета. Впрочем, на флоте такая фигура пилотажа называется гораздо красивее – оверкиль.
…Перед глазами медленно посветлело, и он без всякого удивления, словно ждал именно этого, вновь увидел знакомую панораму, осознал себя на верхней точке перевала. Синее январское небо над рыжими холмами, россыпи серой щебенки, неопрятные пучки перепревшей прошлогодней травы. А он сидит не в командирском кресле катера, а на том самом камне, где сидел, когда к нему подошел и потряс за плечо спаситель-вертолетчик.