Дальше самых далеких звезд
Шрифт:
– Почему ты не убрал эти шрамы? Простая косметическая операция… я могу ее выполнить в медицинском блоке.
– Не в наших обычаях. Сколько ни есть у Охотника шрамов, все его.
– Как летопись подвигов?
– Нет, как память о неудачах и просчетах.
Душ отключился. Потоки теплого воздуха высушили тело.
– Ты расскажешь мне о своих приключениях? – спросил Людвиг.
– Если хочешь. – Калебу чудилось, что он беседует не с бортовым компьютером, а с любопытным мальчишкой. – Приступать прямо сейчас?
– Как-нибудь потом. В полете у нас будет время.
Он вернулся в каюту, взял со стола инъектор и прилепил над коленом. Потом натянул желтый комбинезон.
– Это устройство
– Нет. Это капсула с особым препаратом. Зелье, как называют его Охотники.
– Для чего?
– Так, на всякий случай. – Калеб улегся на диван и вытянул ноги. После душа мышцы приятно покалывало. – Скажи, ты говоришь сейчас только со мной?
– Не только. У меня динамически распределенный полиморфный разум. Говорю с тобой, с капитаном и сьоной Кхан. Очень милая девушка!
– Охотно верю.
Закрыв глаза, он расслабился. Он размышлял о новом своем контракте. Ему случалось летать с разведчиками девственных миров, ибо любая пригодная для жизни, но незаселенная планета могла преподнести сюрпризы – как правило, неприятные. Ураганы, цунами, землетрясения и другие катаклизмы в его компетенцию не входили, он занимался флорой и фауной, чудовищами, подстерегавшими людей на суше, в воздухе и океанских водах. Рискованный труд, так как о существах, обитавших на планете, не знали ровным счетом ничего. Саблезубые крысы с Сервантеса, пиявки и змеи Пьяной Топи, огромные пауки Биквары, даже черви, гидры и другие паразиты, атаковавшие людей, были знакомым бедствием, и любой Охотник представлял, какой опасностью они грозят и как бороться с ними. Но в неведомом мире правили бал случайность и внезапность. Дерево и даже целый лес мог оказаться всеядной тварью, скала вдруг разевала пасть, превращаясь в гигантского ящера, волны выносили на берег медузу, стреляющую ядом, безобидные на вид птицы рвали скафандр железными клювами. Случайное и внезапное… грань жизни и смерти… Охотник рисковал, и за риск платили. Платили все, кто осваивал новые миры, – Торговая Корпорация, Лига астронавтов, Транспортный Союз и колонисты из множества звездных систем, которым грозило перенаселение.
Но Авалонские Архивы заплатили с небывалой щедростью. Работа была такая же, как и в других экспедициях, что отправлялись к рубежам Вселенной, а вот цена – огромная… Не наличность, хотя и эта сумма удивляла, а льготы и бонусы, что прилагались к ней. Гражданство Авалона! Калеб никогда не слышал, чтобы Охотника так поощряли, и поначалу отнесся к предложению со здоровым скепсисом. Но сьон Большая Шишка, Хранитель Архивов, объяснил, что это значит: дом, земля, бесплатная реверсия и пожизненное содержание. Гражданину полагалась часть доходов от торговли и ссуд, выданных властями инопланетным конгрегациям, и это были немалые деньги. Щедрая плата, очень щедрая! И что бы это значило?..
На ум Калебу пришли четыре варианта. Возможно, экспедиция была такой опасной, что с полной гарантией он не вернется?.. Но данный случай предусматривался контрактом, и хотя он не имел прямых наследников (дед и отец погибли, а о своей биологической матери он ничего не знал), право на его имущество отходило к Братству. Так и так Архивы заплатят!
Возможно, те, кого он должен охранять, особо ценные персоны?.. Ценные для Архивов и авалонских властей?.. Это, конечно, не бесполый монах с Полярной, а доктор Аригато Оэ с его ассистентами. Скажем, доктор – гений, придумавший такое, что у всех прямая кишка выпадет… разумеется, от восторга… Но что делать гению в опасной экспедиции? Гения берегут, ибо для мира, его породившего, нет ничего дороже. Гении – самый ценный товар во Вселенной, и вряд ли Аригато Оэ к ним относится. Просто толковый ученый, и к тому же раздражительный… Как он сцепился с монахом!..
Возможно, что у сьона Большой Шишки был какой-то личный интерес?.. Бозон Творец не разберется с этими Архивами, Монастырями, Орденом и прочей братией… всюду борьба за власть и почет, везде подсиживание и интриги… Вдруг доктор перебежал кому-то дорожку? Метит в кресло Хранителя, а тому не нужен конкурент?.. Есть и другие причины для неприязни, но стоит ли в этом случае нанимать Охотника? Разве что вся экспедиция сгинет бесследно, и с Охотником, и без него…
Калеб тщательно обдумал эти ситуации, ибо от верного решения зависели его жизнь и честь. За любым контрактом, что предлагались ему и другим Охотникам, стояли люди, обитатели планет и заатмосферных городов либо члены галактических конгрегаций, а люди, как известно, несовершенны. Случалось, наниматели толковали записанное в контракте иначе, чем понимал Охотник, что было поводом к спорам, дрязгам, а иногда – к кулачной расправе и вмешательству Малого Третейского Суда. Охотники не любили, когда наниматель маячит за спиной во время работы или пытается их в чем-то ущемить; нередко причиной конфликтов становились неуважение и посягательство на честь. Охотники были известными гордецами.
Итак, обдумав три варианта, Калеб склонился к четвертому. Вероятно, их полет на край Вселенной не являлся обычной экспедицией для изучения нового мира, а преследовал иную цель, очень важную для галактического человечества, раз за дело взялись Архивы и Монастыри. Он не понимал, что их объединяет, но отрицать это было нельзя: на борту корабля находились ученые Архивов и священник высокого ранга, адепт-экзорцист. И хотя большой дружбы между ними не замечалось, несомненно, их что-то связывало.
Что?..
Он решил не ломать над этим голову. Кто-то из авалонцев – видимо, Аригато Оэ, дуайен экспедиции, – проинструктирует его, и ситуация прояснится. Причин для беспокойства нет. В конце концов, что Архивами обещано, то уже заплачено.
– Хочешь есть? – нарушил молчание Людвиг.
– Нет, благодарю. Я бы чего-нибудь выпил.
– Кофе, сок, фруктовый коктейль, молоко?
– Молоко? – Калеб фыркнул. – Охотники не пьют молоко. Водка с Земли есть? Или можжевеловый джин?
– Слишком крепкие напитки, чтобы держать их на борту. Есть вино.
– Это уже лучше. Наливай!
Звякнул автомат доставки, из щели выдвинулся поднос с рубиновой жидкостью в стакане. Калеб покинул диван, выпил в три глотка, поморщился.
– Кисловато! Откуда?
– Сухое вино с Авалона Амо. Очень хорошее.
– Ладно, сойдет.
На стенах вдруг замелькали голографические картины – морская гладь под розовым солнцем, горы в снежных шапках, ночное небо, усыпанное звездами, полные света городские башни, астродром с серебряной стрелой галактического лайнера. Изображения текли, скользили, наплывали друг на друга; виды природы и городов сменились орнаментами и фрактальными узорами, потом начался парад живых тварей и людей, будто выстроившихся в бесконечную очередь: лица мужчин и женщин, снежный тигр с оскаленной пастью, смеющаяся рожица ребенка, шипастая изумрудная ящерица, длинноногие птицы в голубом оперении, танцующие под луной. Вскоре мельтешение лиц и фигур сделалось таким стремительным, что даже острое зрение Охотника их не различало.
– И что это значит? – щурясь, спросил Калеб.
– Если пожелаешь, я украшу свое жилище, – раздалось в ответ. – Или у тебя есть голограммы близких? Отца, матери, твоих любимых женщин?
– Женщин было слишком много, чтобы помнить их дольше пяти дней. О матери я ничего не знаю, я родился в стокгольмском инкубаторе. Отец… отца я не забыл. Но в нашем Братстве лишнее с собой не таскают. Воспоминания – тяжелый груз.
– Это верно. – Людвиг замолчал. Мелькание картин на стенах прекратилось.