Дальше самых далеких звезд
Шрифт:
– Год! – эхом откликнулся Охотник. – Год вместо двух десятилетий! – Он взял ее лицо в ладони, погладил пальцами виски. – И теперь тебе кажется, что ты не совсем человек? Потому, что ты не была младенцем, девочкой, подростком?.. Не знала матери, не сидела на коленях у отца?.. Потому, что ощущаешь себя куклой для забав в постели?.. Ну, это на совести твоего ученого супруга и его приятелей! Великие Галактики! Я отберу тебя у них! И если пикнут…
Его пальцы, только что такие нежные, осторожные, сжались в кулак. Неожиданно для себя самой Дайана рассмеялась.
– Не злись, Калеб! Я обязана этим
Дайана отступила на шаг, всмотрелась в его лицо.
– Разборки – дело Охотников, – сказал он. – Не хочешь, чтобы я помог?
– Ты уже помог. Поцелуй меня. И не уходи из трюма слишком быстро.
Лифт поднял ее на жилую палубу. До срока, назначенного капитаном, оставалось больше двух часов. Дверь отсека гибернации была открыта, и Дайане подумалось, что придется лежать там вместе с двумя мужчинами, равно неприятными, но оказавшими ей важные услуги. Как-никак Аригато Оэ одарил ее жизнью, а брат Хакко – чем-то таким, без чего ее жизнь не стоила горсти песка.
Она подошла к каюте монаха. Людвиг внезапно пробудился, забормотал тонким мальчишеским голоском:
– Не делай этого, Дайана Кхан, не делай! Ищешь неприятностей? Зачем? Ты нашла себя, нашла человека, который тебя защитит, ты стала свободной… Чего еще ты желаешь? У тебя и так все хорошо…
– Еще не все. Открывай!
– Я не могу без его разрешения.
– Тогда скажи, что я хочу его видеть. Ну, спрашивай!
– Не торопись. Я пришлю робота. На всякий случай.
– Хочешь защитить от меня этого мерзавца? Я его пальцем не трону. Клянусь!
– Твоя ирония неуместна, – обиженным тоном сказал Людвиг. – Я беспокоюсь. В случае насильственных действий отсек будет затоплен сонным газом.
Дверь отъехала в сторону, и Дайана переступила порог.
– Рад тебя видеть, дочь моя, – с кривой улыбкой сказал брат Хакко.
– Я вам не дочь.
– Прости, сестра…
– И не сестра. – Она вытащила игломет и встала сбоку от сидевшего в кресле священника. – Я клон прежней Дайаны Кхан, и у меня нет родичей. Предупреждаю, не поворачивайте голову. У меня парализатор, и я умею с ним обращаться.
– Но, сьона, чем вызвано это вторжение? – Брат Хакко сложил руки на коленях и уставился в пол.
– Другим вторжением, которое вы совершили. Я готова вас простить, видят Святые Бозоны… Но если попытка повторится…
– Тогда, сьона, вы опять пришлете ко мне Охотника? – с едва заметной издевкой спросил монах.
– Нет. Свои проблемы я решаю сама. Я убью вас, брат Хакко. Может быть, так.
Она вскинула оружие, крохотная стрелка пробила ухо священника и воткнулась в стену. Затем повернулась и выскользнула из каюты.
Прыжок, прыжок, прыжок… Все дальше и дальше от границ Распада… Полет в чудовищной пропасти, которую разум не может ни представить, ни объять… Корвет и транспорт казались мошками, летящими беззвездной ночью над океаном, мошками, что покинули один континент в поисках другого. Впрочем, сравнение было не совсем верным: если сопоставить корабль с мошкой, то подходящего океана не нашлось бы на Земле и в других мирах Галактики. Пожалуй, мошки летели на Луну или даже на Марс… возможно, к другой звезде, и не очень близкой к Солнцу.
Прыжок, прыжок, прыжок… В холоде и мраке, без вида небес с пылающими светилами, где навигатор прокладывает курс по очертаниям галактик, по цефеидам, маякам Вселенной, по сверхновым звездам и шаровым скоплениям. Отсутствие ориентиров, подтверждающих факт движения, было самым неприятным; чудилось, что корабли застыли в черной вязкой патоке и останутся вечно в одном и том же месте необъятной пустоты. В первые дни, в промежутках между прыжками, Калеб раскрывал экран и всматривался во тьму, но скоро это занятие стало опасным – он вдруг ощутил, что Мироздание, с его планетами, звездами и всем сотворенным людьми, исчезло, бытие как бы свернулось до масштабов корабля, где пребывало все человечество, трое спящих и трое бодрствующих. Эта иллюзия оказалась так сильна, что напугала Калеба; огромный мир будто бы просачивался между пальцев, ускользал за грань сознания, и приходилось напрягаться, чтобы поверить в его реальность. После пятого прыжка он уже не пытался разглядывать черный провал, в котором повисли корвет и транспортный корабль, – возможно, летящие куда-то или застывшие в пространстве, где больше не было ровным счетом ничего.
Ему хотелось заглянуть в отсек гибернации, удостовериться, что на борту есть и другие люди. Капитан не возражал. Миновав шлюз, они очутились в помещении с округлым низким потолком, где стояли саркофаги; трубы и кабели змеились вокруг них, на массивных пьедесталах горели спокойные зеленые огни. Криогенная установка работала, и в отсеке царил холод – примерно такой же, как на планете Зима, где туземцы большую часть года проводят в ледяных жилищах и пещерах.
Дайана выбрала первый гибернатор, во втором и третьем находились глава экспедиции и священник. Три аппарата были свободны, и на них не горели огни.
– На горле у монаха синяк, похожий на след пальцев, – сказал Ковальский, протирая заиндевевшую крышку саркофага. – И ухо, мочка уха… выглядит так, словно ее проткнули чем-то тонким – например, стрелой из игломета… Ты постарался, Охотник?
Калеб не ответил. Он не имел желания разглядывать брата Хакко и говорить о нем. Склонившись над крайним гибернатором, он, не отрываясь, смотрел на Дайану. Ее лицо было спокойным, длинные ресницы лежали на подглазьях, как пара крохотных темных вееров. Очертания тела лишь угадывались под плотным синим покрывалом, к шее подходила тонкая трубка с инъектором – в миг пробуждения он введет в кровь питательный раствор с гормонами и ферментами, ускоряющими жизненные процессы.
Капитан придвинулся к нему и тоже взглянул на девушку.
– Седьмое Пекло! Красотка, ничего не скажешь! Но Людвигу она нравится по другой причине. – Ковальский вздохнул. – Юность тянется к юности…
– А если поточнее? – промолвил Калеб.
– Поточнее… можно поточнее. Видишь ли, это корабль сверхдальней разведки, экспедиционное судно, и летают на нем люди опытные, ученые, прожившие пару-тройку веков. Такие, что подходят для ответственной работы… Большие специалисты, но сухари. Людвигу с ними не очень комфортно. Так?