Дама непреклонного возраста
Шрифт:
Теперь Зинаида чувствовала себя уверенно. Она расположилась на маленьком пуфике возле туалетного столика и, поигрывая молотком, наблюдала, как меняется в лице Валентина.
– Мы не… убивали, – наконец выдавила из себя Валентина. – Это не мы, правду вам говорю.
– Ой ли! Правду? А вот я не верю. Ты ж мне опять врешь. В первый раз соврала про адрес матери, сейчас врешь, что не убивала. Ты что, не видишь? У меня же молоток в руках! Сейчас как начну нервничать, как стану зеркало крушить. А это очень отвратительная примета, мне еще бабушка говорила. Ну так что? Начинать?
– Ага! Конечно, зеркало она крушить станет! – выпрыгнула
– Только в тебя! – взвизгнула Зинаида и отскочила к двери.
Валентина стояла перед ней в одной ночной рубахе и лихорадочно придумывала, как бы вытолкать назойливую бабу из квартиры. Зинаида шумно дышала, но держалась молодцом, только часто и нервно подхихикивала:
– Хи-хи, ты это, сядь, Валентина, а то неровен час – на молоток наскочишь.
Валентина покорно села.
– И не прыгай больше. Толку-то? Ты все равно окружена! – как сивый мерин, врала гостья. – Вон наши ребята у Большого Уха сидят. Не веришь?
И она с силой долбанула молотком по стене. Недремлющая Мария Викторовна задолбила в стену жестянкой быстро и часто, будто дятел.
– О! Хи-хи, слышишь? Морзе! – дернула головой Зинаида и бочком стала продвигаться к стулу – разговор предстоял долгий, если стоя его вести, так все ноги отвалятся. – Ну, давай. Начинай.
– Чего начинать? – исподлобья глянула Валентина.
– Как чего! Каяться начинай. Это ты кому-то можешь рассказывать, что к убийству непричастна, а меня на стреляном воробье не объедешь! Не выйдет! Я вас с Геночкой сразу раскусила. Из-за денег, что ли, матушку на тот свет отправили?
Валентина хлопнула себя по бокам, уставилась в окно и принялась сама с собой беседовать:
– Нет, ну ничо не понимаю, блин! Кто ж так языком треплет? Ирка, что ль, с нижнего этажа? Башку откручу!
Зинаиде вдруг отчего-то жутко захотелось встретиться с той разнесчастной Иркой с нижнего этажа. Почему это всех соседей так и тянет у нее что-нибудь открутить? Но сыщица умерила свои посторонние желания и продолжила допрос:
– Ты на Ирку не перекидывай. Рассказывай.
– А чо рассказывать-то? – облокотилась на колени Валентина. – Какие там деньги у матери? Матушка моя, царствие ей небесное, всю жизнь для себя жила, обо мне и не вспоминала, пока нужда не толкала. Во что я одеваюсь, что ем – ее никогда не волновало. Только расфуфырится и на всю ночь деру! А утром придет, как рот откроет… Ни разу в жизни не было, чтобы она меня похвалила или доченькой назвала, все «Валька, дрянь такая!», а то и покруче. Лет с десяти меня куском хлеба попрекала. Сколько себя помню, она все время собой занималась. А я с шестнадцати лет по заводам, потому что хотелось и одеться, и на жратву копейку иметь. Да еще была идея – на квартиру себе собрать. Копила, чтоб уехать от нее, ни ругани не слышать, ни попреков… Хорошо, батюшка, царствие ему небесное тоже, вовремя помер, да кроме меня детей не завел, его квартира мне перешла, а так бы… Я когда сюда переехала, нарадоваться не могла – наконец-то сама себе хозяйка! Покупать стала вещи, мебель. Здесь все моими трудами куплено, ни одной матушкиной копейки не вложено!
Зинаида фыркнула:
– И чего хвалиться? Для себя же и покупала. А ты думала, мать на тебя всю жизнь горбатиться будет?
– Горбатиться? Да я об этом и не думала никогда, всегда сама себя кормила! Я только после ее смерти узнала, что она в каком-то театре работала. И платили там, оказывается, немало.
Зинаида скуксилась. Похоже было, что Валентина не врала.
– Ну и что? – пожала она плечами. – Для матери пяти тысяч жалко?
Валентина поднялась и натянула халат.
– Пойдем на кухню, там курить можно.
Зинаида поплелась за хозяйкой, на всякий случай сохраняя дистанцию.
– Понимаешь, – Валя и перешла вдруг на «ты», – не жалко. Но… противно как-то. Придет в каком-то пуховичке застиранном… А ведь такие вещи имела! Я уже после ее смерти в том доме видела, там не все сгорело. И зачем было прятаться? Сказала б мне, я б только рада за нее была. Нет ведь, прибежит, наорет, деньги схватит и удерет, никогда не поговорит ни о чем, не спросит. Я сколько раз ее хотела с парнями своими познакомить, так ведь позорище! Она еще и не узнает человека, обматерит, накричит и спокойно дальше бежит, а у меня вся жизнь наперекосяк.
Валентина брякнула перед Зинаидой кружку, выставила банку с кофе, себе налила чаю и затянулась сигаретой. Она смотрела в окно и вспоминала давнишние обиды, нимало не смущаясь, что подумает про нее Зинаида. Кажется, она и вовсе забыла, что рядом кто-то есть. Через пару минут Валентина все же вспомнила, что не одна, и продолжила:
– Когда ей домик бабушкин перешел, маманя стала свою квартиру сдавать. Это я ей посоветовала, хотела тут окна вставить пластиковые и думала денег накопить. Ведь раз мама будет деньги получать, я хоть передохнуть смогу, перестану пять тыщ ей давать, тяжело ж окна осилить. Тем более что маменька у меня ночевать стала почти ежедневно. А придет ночевать, неужели я ее ужином не накормлю? Но время подошло, и она опять ко мне – мол, деньги-то давай, забыла, что ли? И так обидно мне было… Ну вот скажи, куда ей столько? И ведь зарплата, и аренда, и пенсия, и я еще – дай!
– И вы ее за это прикончили, да?
– Ну уж! Я тебе все как на духу рассказываю, а ты все равно за свое! – расстроилась Валентина. – Я и не знала, что у нее деньги были! Считала, что только пенсия да те, что я сама ей давала. И милиция после смерти матери ни о каких деньгах не говорила. Если б нашли, неужели б не отдали? Нет, не было у нее больших денег, из-за которых обычно убивают…
– Как же не знала? Она ж в последний день говорила, что машину тебе купить хотела! – вспомнила Зинаида.
Валентина нехотя допила чай и будто бы лениво пояснила:
– У матери была такая неприятная черта: когда с ней кто-то ссорился, она сразу же говорила про какие-то подарки, которые вот-вот собиралась купить, а теперь – ни за что! Если я получала двойку, она обязательно кричала: «Ах, какой ужас! А я как раз сегодня тебе присмотрела такую куклу! Конечно, теперь-то ты ничего не получишь!» Потом я могла приносить пятерки хоть круглый год. Но стоило мне опять провиниться, я снова слышала: «Боже! Я именно сегодня приглядела для тебя дубленку!» Она не только мне так обещала – и бабушке, и знакомым. Всем! Стоило только бабушке погрозить ей пальцем – мол, просила потолок побелить, а тебя не дождешься, как матушка немедленно надувала губы: «Вот какая ты! А я как раз сегодня заказала тебе трехлитровую банку меда!» Это означало, что за свое поведение бабушка никакого меда не увидит. Ну и разве могла я поверить в какую-то там машину? Ха!