Дама Пик
Шрифт:
– Тебе не понять, - отмахнулся Август.
– Так что там с письмами?
– Письма двусмысленные, - криво усмехнулся Ренар, - но однозначно против матери не свидетельствуют. Да и подписаны инициалами. Мне потребовалось довольно много времени, чтобы узнать, кто такой этот К. Б. Но терпение и труд все перетрут, знаешь ли.
– Так ты вломился в дом ла Бери?
Кого-нибудь откровенность Райка могла бы, пожалуй, удивить, но Август, не смотря на смятение чувств, все понял правильно. Это был час торжества Рейнеке-лиса, хитрость которого не могла возместить отсутствие таланта и интеллекта по-настоящему высокой пробы. Триумф посредственности над величием. Где-то так. Но следует признать,
– Собираешься пожаловаться в полицию?
– усмехнулся в ответ Райк.
Ему нечего было бояться. И он это знал. Райк ведь даже настоящего преступления не совершил. Гадкий поступок, но и только. Да и попробуй докажи, что это правда! Слово против слова, а у Ренара репутация честного парня. Простак, но честный. И это следовало принимать в расчет.
– Зачем?
– поднял бровь Август.
– Это мне как-нибудь поможет?
– Вряд ли.
– Ну, я так где-то и подумал, - кивнул Август.
– А что там, к слову, в письмах графини?
– Объяснения в любви... Представь, Юсс, маман и впрямь любила это ничтожество!
– Письма датированы?
– Непременно!
– подтвердил Ренар, жадно вглядываясь в глаза Августа, но ничего существенного, по-видимому, там не находя.
– Ее подпись аутентична?
– Без всяких сомнений!
– Письма содержат неоспоримые свидетельства?
– Да, Юсс, - кивнул Райк, - маман прямо так и пишет, "у тебя, мон шер, родился сын, и он похож на тебя цветом волос и глаз".
"И в самом деле, - покачал мысленно головой Август.
– Ну, что за дурость?! Ладно она. Маман и сейчас-то умом не блещет, а тогда, тридцать лет назад и сразу после родов... Удивляет Конрад. Он-та за каким чертом хранил эти письма? Душу они ему, что ли, грели? Или хотел ее шантажировать? Такой, как он, вполне мог..."
– Молодец!
– похвалил он вслух, стараясь не выдать себя ни голосом, ни выражением глаз.
– Это все?
– Все?
– удивился Ренар, не ожидавший по-видимому настолько сдержанной реакции.
– Юсс, ты в своем уме?
– Мне кажется, да, - пожал плечами Август.
– Или ты ожидал, что я устрою истерику?
– Но ты теряешь титул...
– И становлюсь ублюдком, - закончил его мысль Август. Голос звучал ровно. Лицо оставалось спокойно. Он мог собой гордится.
– Но история-то на этом закончилась, разве нет?
– Нет, - снова улыбнулся Ренар. Улыбка демонстрировала худшие его черты, но Рейнике-лис знал, никто, кроме Августа, об этом разговоре не узнает. А притворяться перед бывшим братом - единоутробным, но не родным, - не считал нужным. Наоборот. Своим триумфом он хотел насладиться сполна.
– Я показал письма отцу, - не отпуская улыбку, объяснил Ренар.
– Но перед этим я обратился за советом к князю де Э. Я был растерян, видишь ли, и не знал, что мне со всем этим делать.
"Хороший выбор, - согласился Август.
– И коварство... элегантное. Что есть, то есть, не отнимешь!"
Князь де Э был ни много ни мало личным конфидентом короля Максимилиана и действительным членом Коллегиум Гросса. И при всем при том это был вполне вменяемый и даже где-то порядочный человек. Одним словом, не дурак, не прохиндей и не сплетник. На каждом углу болтать о ставших ему известными мерзостях не станет, и значит секрет на какое-то время останется секретом. Однако близким ему людям, включая, разумеется, короля, расскажет, поскольку сочтет это правильным поступком. А в результате, лавина сошла с гор, и Август оказался на ее пути: провал на выборах в Коллегиуме, королевская опала, и дополнительный повод старому графу не искать никакого компромисса. Вернее, не соглашаться на него, если предложит кто-нибудь другой.
"Элегантно... Но..."
Август вдруг понял, что чего-то в этой истории не хватает. Какого-то завершающего штриха. И ведь он думал уже об этом, имея в виду Агату и ее таинственный визит в палаццо Феарина...
– А к Агате ты зачем ходил?
– спросил он вслух, чтобы расставить все точки над "i".
– Исключительно из вредности, - довольно улыбнулся Ренар.
– Хотелось, знаешь ли, "братец", раздавить тебя окончательно. Что скажешь, у меня получилось?
Скрывать правду не имело смысла, не говоря уже о том, что унизительно. Все равно ведь узнает или, возможно, знает уже. В любом случае, "пыжиться" показалось неразумным.
– Получилось, - кивнул Август.
– Ты преуспел, Райк. Агата уезжает с мужем в Петербург и попросила его величество закрыть мне туда дорогу. Похоже, ты лучше меня разбираешься в людях, Райк. Иметь в любовниках графа - это одно, а незаконнорожденного, на которого теперь будут пялиться все, кому не лень - совсем другое. Я ведь по статусу теперь даже не дворянин...
Последнее было сомнительно: вилла Аури, в любом случае, оставалась его собственностью, и, хотя титула, привязанного к "земле и замку", не имела, дворянство своему хозяину обеспечивала, так как досталась ему в наследство, а не была приобретена за деньги. Однако рассказывать об этом Ренару, Август счел лишним.
"Пусть радуется пока..." - подумал он мимоходом, но развивать эту мысль не стал. Еще успеется.
10. Палаццо Феарино, девять часов вечера прошедшего дня
Возможно и даже скорее всего, ходить этим вечером на прием в королевский дворец, Августу не стоило. Но он все-таки пошел и "испил свою горькую чашу до дна". Мажордом обозвал его попросту "господин Август Агд", не соизволив даже ради приличия назвать кавалером. Большинство гостей - в основном бывшие друзья и родичи - отводили глаза, демонстрируя холодность и отчуждение. Недоброжелатели же, напротив, смотрели во все глаза и горели желанием поговорить. Агата при виде Августа пошла красными пятнами, барон ван дер Коттен наградил презрительным взглядом, а король Максимилиан сыграл труса. Сбежал из собственного тронного зала, лишь бы не оказаться лицом к лицу с Августом и быть вынужденным с ним говорить. Вот тогда, Август и решил покинуть свет: ушел с приема, сменил на Кожевенной улице карету на коня и погнал Жафрея в ночь.
Глава 2.
Теа д'Агарис графиня Консуэнская
1. Вилла Аури, день первый, ночь
Гнев не угасал. Не помогал и алкоголь. Ярость клокотала в груди, сжимала виски, застилала взгляд кровавым туманом. Август агонизировал. Но чем яростней он ненавидел, тем сильнее был его личный протест против того жалкого положения, в котором он оказался. Негодование вызывало не только нестерпимую душевную боль, но порождало также злость, которая должна была - просто обязана была - излиться во вне, воплотиться в нечто, способное "повернуть колесо вспять". Надо было только придумать, как это сделать практически. И такой способ неожиданно нашелся.