Дама с единорогом

Романовская Ольга

— Какие такие, сеньор? — Агнесса молча подметила, что сегодня её новый покровитель перебрал: чем ещё объяснить разговоры на такие пространные темы? Сама она всегда строго следила за количеством выпитого, зная, что оно вредит работе.

— Как моя жена, будь она не ладна! — стукнул кулаком по столу Роланд, расплескав остатки эля в кружке.

— А что не так с Вашей женой?

— Она потаскуха и обманщица, подлая притворщица.

— Не стоит так расстраиваться, сеньор! — махнула рукой проститутка. — Если нам, женщинам, не крутиться, не изворачиваться —

совсем жизни бы не стало! Ну, изменила она Вам раз — экая беда! Хоть, честно, не пойму я ее, зачем изменять такому доброму ласковому мужу? Выпорете её — и делу конец!

— Не смей трепаться о ней своим гнилым языком! — рявкнул Норинстан. — Она графиня, а ты ничто, падаль, поняла! Не изменяла мне она и изменить не могла, она не подпустит к себе кого попало. Это ты только и умеешь, что юбки задирать, а она…

Агнесса насторожилась, услышав в этом голосе не только гнев и досаду, но и что-то другое, более серьёзное. Он любит свою жену, а она чем-то очень его огорчила. Но как же она могла? Граф казался ей самым идеальным мужем: красивый, богатый, вспыльчивый, но отходчивый — и какая-то женщина могла пренебречь им? Она слепа, эта графиня, будь на её месте она, Агнесса, она бы на коленях ползала, вымаливая у супруга прощение.

— А какая она, Ваша жена? — осторожно спросила Агнесса, подсев к нему ближе: она инстинктивно чувствовала, что ему нужно выговориться.

Роланд недоумённо посмотрел на неё и, подумав, ответил:

— У неё волосы похожи на твои и тоже пушистые. Но глаза другие.

— И что же она сделала, сеньор, чтобы так разозлить Вас?

— Сердцем изменила с другим, — медленно процедил граф. А почему бы ни рассказать ей, не носить же в себе всю эту досаду и боль! Конечно, она обыкновенная шлюха, тварь, не достойная поминать имя его супруги всуе, но, может быть, она, как женщина, поможет ему понять Жанну?

— Так это нестрашно, сеньор, — успокоила его Агнесса. — Кто в мыслях не без греха! А женщина, сеньор, существо слабое, по природе своей падкое на грех… Это у неё пройдёт.

— Не пройдёт. Она его любит, давно любит.

— А Вас будет любить ещё больше, дайте ей только увидеть, что за сокровище ей досталось. Она до конца дней своих Бога должна благодарить за то, что он ей Вас послал.

— Как же, будет она благодарить Бога! Небось, ждёт не дождётся моей смерти!

— Ну, это Вы на неё наговариваете…

— Наговариваю? — вскочил Норинстан. — Я её знаю, эту подлую змею, я знаю, о чём она думает! Я ей как кость в горле! Знаешь, что она сделала? Прогнала меня, как паршивую собаку… Пошла прочь, видеть тебя не желаю! — Он схватил со стола пустой кувшин и запустил им в Агнессу. Проворно отыскав башмаки, та выскользнула из комнаты, прижимая к груди одежду.

— Ишь, как она его захомутала! — вздохнула проститутка и, сложив платье на пол, начала неторопливо одеваться. — Слепая, как есть слепая — такого мужа бросить! Не будь я шлюхой, пошла бы к ней и глаза выцарапала. Он, бедняжка, наверное, потому меня взял, что я на неё похожа. Приласкать бы его, утешить — мужчины только для вида такие

крепкие и бесстрастные, а как капнёшь… И зачем ты, матушка, продала меня этому купцу! Будь я порядочной, пряла бы шерсть, ходила, как все в церковь, по праздникам с парнями танцевала — глядишь, могла бы, если б Господь дал, стать его полюбовницей. Тогда бы меня уважали, да и он… Было бы у меня право его утешать, о супруге расспрашивать. А так, может, я его никогда больше и не увижу.

Ещё раз вздохнув, она побрела на кухню, где её ожидали остатки холодного ужина. Ужинала она в одиночестве — служанки гнушались есть с ней из одной миски; посуду за собой тоже приходилось мыть самой.

* * *

Лошади быстро бежали, подгоняемые воем голодных волков. Путники со всеми предосторожностями пересекли границу владений Норинстана и свернули на ухабистую дорогу, ответвлявшуюся от торгового тракта. Здесь давно никто не ездил: тонкий слой снега нетронутым белым покрывалом лежал на подмёрзших комьях земли. Ругая скверную погоду и дрянную дорогу, всадники придержали лошадей.

— Может, не стоит сюда заезжать, Леменор? — спросил Клиффорд де Фарден, беспокойно оглядываясь по сторонам. — Слишком уж тихо вокруг.

— Да не бойтесь Вы, его здесь нет.

— Вы уверены? — покачал головой барон. — Я давно ничего не слышал о графе Норинстане…

— Вот видите, это хороший знак!

— Скорее дурной. Давайте вернёмся и найдём другую дорогу?

— А мне и эта подойдёт. Мы проедем по самому краю, нас никто и не заметит.

На опушке они столкнулись со сторожевым отрядом. Попробовали отступить, но сзади уже сомкнулось кольцо из ощетинившихся пик.

— Говорил я, добром это не кончится! — пробормотал Фарден. — И угораздило Вас перепутать дорогу!

Передние ряды сторожевого отряда расступились, пропуская графа Норинстана.

— Ба, кого я вижу! — усмехнулся он, быстро оценив силы противника. — Никак сам сеньор баннерет к нам пожаловал! Какими ж судьбами?

— Так Вы здесь? — нахмурился Артур.

— А где же мне ещё быть после Вашей милой выходки?

— Знаете ли Вы, сеньор, — граф в упор смотрел на Леменора, — что каждый должен просить у меня разрешение на право проезда по моим землям. Но раз Вы уже здесь, пожалуй, выгонять Вас я не стану, лишь потребую положенной платы.

— Я не стану платить. Я здесь по делам короны.

— Неужели? — Норинстан начинал терять терпение. — Решили обирать моих крестьян за неимением собственных?

— Дайте мне проехать. — Баннерет словно забыл о направленных на него стрелах и пиках.

— Вот как! — глаза Роланда опасно блеснули. — Тогда я Вас отсюда выгоню, чтоб другим было неповадно.

— Попробуйте, если сможете!

— Прикусите язык, баннерет! Пересчитайте своих людей — маловато? Хотите стать рождественскими свиньями?

— Рыцарь не знает страха.

— Подонок, марающий руки чернилами, не смеет называться рыцарем! — вспылил граф. — А уж о Вашей трусости я знаю не понаслышке.

— Это вызов? — побагровел Артур.