Дама с единорогом
Шрифт:
— Да, отец. Но…
— Нет, вы только её послушайте! К ней сватается граф — а она нос воротит! Я до сих пор удивляюсь, с чего бы он к тебе посватался. Такой отец для твоих детей — а ты привередничаешь! Дождёшься ведь, что я тебя в монастырь отдам!
— Вы так хотите выдать меня замуж, потому что сами женитесь? — тихо спросила девушка.
Отец не выдержал и ударил её. Жанна потеряла равновесие и упала, больно ударившись плечом о постель.
— Не твоё дело, соплячка! — в бешенстве орал барон. Он ударил её снова, снял пояс и несколько раз от души вытянул её по спине. Она
— Нет, не выйду! — крикнула девушка, закрыв лицо руками. По щекам градом катились слёзы. Сжавшись в комок, она ожидала новых побоев. И они последовали.
— Не выйду, не выйду, не выйду! — верещала Жанна, увертываясь от ударов.
— Выйдешь, чёртова кукла! — Отец пару раз энергично тряхнул её за волосы.
— Нет! — уже не так уверенно возразила баронесса. На неё обрушился громкий поток отцовской брани, закончившийся очередными побоями. Правда, после этого барон ушёл.
Плечи Жанны сотрясались от рыданий. Скрючившись, она лежала на постели, плотно прижав локти к телу. Губа кровоточила. Ссадины, оставшиеся от тяжёлой отцовской пряжки, ныли; всё тело было в синяках. Её никогда вот так не били. Не избивали.
Из-за загородки крадучись вышла Джуди, заохала и заахала при виде госпожи. Баронесса подняла голову и посмотрела на неё сквозь пелену спутавшихся, растрепавшихся волос, слипшихся от слёз. Она велела принести какую-нибудь плошку с водой и долго тупо смотрела на разбитую губу, огромный густо-фиолетовый синяк на плече и оплывшую красную отметину на лице. Ничего, это пройдёт, только вот спине очень больно. Поставив кувшин с водой на место, Жанна снова заплакала, сетуя на горькую судьбу. Джуди, как могла, пыталась её успокоить.
— Не плачьте, — говорила она. — Всё переменится к лучшему, уж поверьте!
— Да, да, — всхлипывала баронесса, — но будет слишком поздно!
— Поздно? Для чего? Никогда не бывает слишком поздно. Утрите слёзы, вспомните о своём возлюбленном.
— Только мысли о нем и согревают мое сердце, — вздохнула девушка.
— Только не плачьте, госпожа! — взмолилась служанка. — Не начинайте сызнова!
— Ах, на свете нет человека прекраснее баннерета Леменора! Если бы ты только видела, как он был хорош! — Жанна утёрла слёзы и улыбнулась. — Жаль, что его конь теперь немного хромает.
— Ничего, он купит себе другого, приедет к Вам, помирится с Вашим батюшкой…
— Не помирится: отец почему-то невзлюбил его. А если он кого-то невзлюбил, то ни за что не пойдет на попятную. Отец так несправедлив… Да и баннерет тоже хорош: я подарила ему залог своей любви, а он взглянул на меня только раз! — недовольно насупила губки Жанна. — Он смотрел на эту маркграфиню, прекрасную Кетрин, и как смотрел! И она улыбалась ему… А Леменор? Он улыбался всем, даже баронессе Гвуиллит, но не мне! Как он мог, как он мог?! Ведь он знал, что я там, что я смотрю на него, думаю только о нём…
— Вам показалось, госпожа. Сеньор так Вас любит, что других дам не замечает.
— Нет, он разлюбил меня! — упрямо настаивала девушка. — Я ему больше не нужна.
— Не мучайте себя понапрасну, госпожа,
— Как же я несчастна! — всхлипнула баронесса. — Нет, я не вынесу этого! Я должна его увидеть, должна! Иначе я не смогу, уступлю им, предам его, ведь я всего лишь слабая женщина…
— Ну, госпожа, всё ещё можно исправить, — заверила её Джуди. — Если хотите видеть своего рыцаря, мы это устроим. Пошлите к нему кого-нибудь, и он примчится к Вам на крыльях любви. А вместе с ним и Метью, — вздохнула она.
— Нет, Джуди, — грустно улыбнулась Жанна, — гонца перехватят.
— Ну, не беспокойтесь о таких мелочах. Если хотите, я сама всё ему передам.
— Ты моя спасительница! Передай ему…
Пока баронесса с воодушевлением говорила о том, что следует сказать от её имени баннерету, служанка сто раз успела пожалеть об опрометчивом обещании.
— В Леменор, положим, меня проведёт Метью, и то если мне повезёт его встретить. А вот как я здесь пройду? Меня ж не выпустят. Можно, конечно, разузнать у госпожи о подземном ходе — но что, если барон застанет меня за этим занятием? Да и лучше, коли застанешь — сколько людей рыщут по дорогам в поисках монеты… Нет уж, не собираюсь я своей шкурой рисковать! Но кого ж послать? Хамфри? Слишком неповоротлив. Джиби? Слишком туп. Лучше бы Джона послать — этот и дорогу знает, и разумом Господь не обделил, да и госпоже услужить он захочет.
Жанна, трепеща от волнения, заставила Джуди несколько раз повторить своё устное послание. Суть его сводилась к тому, что в ближайшем времени баронесса Уоршел отправлялась к двоюродной сестре по матери, Джоанне де М. Служанка обещала присовокупить к этому пламенные надежды госпожи на то, что баннерет некоторую часть пути проедет вместе с ней.
— А ты уверена, — вдруг засомневалась баронесса, — что об этом никто не узнает? Доберёшься ли ты до Леменора?
— Уж как-нибудь, госпожа! Я часто бывала в тех краях — ягоды там много. Я каждую ветку знаю, — солгала служанка. — Но, если хотите, я пошлю вместо себя Джона.
— Да, ты права, лучше его! Беги и вели ему ехать немедленно. Ступай, ступай же!
Джуди отыскала Джона: вместе со старшими слугами и оруженосцами барона он обсуждал недавний турнир и перемывал кости окрестным рыцарям. Несмотря на всё своё обаяние, девушке не сразу удалось заставить его покинуть тёплую компанию и отправиться в путь на ночь глядя.
В тёмном коридоре служанка сунула Джону пару мелких монет и с трепетом поведала тайное поручение госпожи, заставив поклясться Девой Марией, что он никому не расскажет о том, куда и зачем послала его госпожа, кроме как Метью или его господину.
На следующее утро Джон рысцой направился к Леменору; на душе у него было весело, и он напевал одну из своих любимых песенок про «милую Дженни». Решив, что грех торопиться куда бы то ни было в такой хороший день, Джон завернул в харчевню, где за кружкой эля разоткровенничался со слугой другого господина.
— Так ты в Леменор собрался? — удивился его собеседник. — Теперь туда немногие заезжают. А к кому тебя послали-то?
— К баннерету Леменору, — искренне признался слуга. — Мне Джуди за это дельце три пинты эля обещала.