Дама с единорогом
Шрифт:
Тот вечер и та ночь были одними из ужаснейших в жизни Роланда. Его давило бремя позора, глухой обиды и чёрной ненависти; граф, словно дикий зверь, в бешенстве расхаживал из угла в угол, круша всё, что попадалось ему под руку. Первым его порывом было убить своего турнирного коня, и он убил бы его, если бы не мужественное вмешательство конюха, спрятавшего животное от хозяйского гнева. Но участь бедняги была предопределена: граф велел отдать его в качестве выкупа Леменору. Он больше не мог на нём ездить.
Под утро, немного успокоившись, Роланд послал к Артуру одного из
Баннерет заявил, что из уважения к его мастерству удовлетвориться конём и суммой в размере тридцати фунтов. От доспехов Леменор отказался. Граф велел позаботиться, чтобы баннерету было выплачено вдвое больше, и немедленно уехал, нарушив неписанное правило, велевшее ему не менять места жительства до окончания расчётов с победителем. Но той ночью ему было плевать на все правила и законы на свете.
Роланд возвращался в свой замок раздосадованным и подавленным; его никогда так не унижали. Мало того, что его победил заносчивый юнец — так ещё и на глазах у невесты! Невесты, которая была не безразлична графу. Честь его была задета и требовала отмщения.
— Ничего, — с усмешкой думал Норинстан, снова и снова воскрешая в памяти события злосчастного турнира, — я ещё завоюю сердце баронессы! Не согласится выйти за меня по-хорошему — я силой заставлю её стать моей женой. Я не допущу, чтобы это ничтожество женилось на ней. Она глупая девчонка, наплети ей с три короба — она и поверит! А уж баннерет в этом поднаторел. Да пошли они оба ко всем чертям!
Граф задумался и бросил взгляд на дорогу: петляя, она взбиралась на холм, на самой вершине которого росло молодое деревце. Зелёное, хрупкое, тянувшееся к солнцу. Человек, как оно к вечному (или тоже конечному?) светилу, стремится к счастью, порой, даже сам того не осознавая. Счастье… Тонкая эфемерная материя без цвета, запаха и определения, лишённая формы и объяснения. Или просто спокойствие и уверенность в завтрашнем дне
— Верно говорят, что нет на свете существа безмозглее женщины! Но если бы только безмозглого! Будьте прокляты, орудия Дьявола, совращающие нас с истинного пути! Вам следует помнить своё место, а место Ваше — у ног хозяина. Я же позволил женщине повелевать собой, вторгаться в мои мысли, застилать пеленой мой разум. Да разве хоть одна женщина стоит бесчестия? Нет, видно, рассудок мой помутился, если любовь женщины что-то для меня значит. Слаб, слаб ты душой, если поддался искушению Дьявола! Но помешательство пройдет, я буду держать её в ежовых рукавицах и позабочусь о том, чтобы она была примерной женой.
Роланд задумался, перебирая в памяти картины недавнего прошлого. Внезапно лицо его помрачнело, и граф пробормотал:
— Как я его ненавижу этого баннерета! Повстречай я его сейчас на дороге, то, клянусь всеми святыми, убил бы безо всяких угрызений совести!
Дома у Жанны состоялся неприятный разговор с отцом. Начался он, впрочем, вполне мирно.
— Ты, должно быть, довольна, что я взял тебя с собой? — спросил барон, вечером на следующий день по приезду зайдя к дочери.
— Спасибо, отец, очень.
—
— Граф Норинстан? — Она напряглась, словно натянутая струна.
— А у тебя есть другой? — усмехнулся Джеральд. — Что ты о нём думаешь?
— Его умение красноречивее любых моих слов.
— Так он тебе понравился?
— И да, и нет.
— Объясни!
— Понимаете, отец, как рыцарь он был хорош, лучше всех, и даже досадное поражение в последнем копейном поединке не умаляет его умения, но…
— Какое ещё «но»? Чего тебе ещё?
— Он поступил дурно в меле. Там был один рыцарь… Граф хотел ударить его после того, как он упал.
— Почему ты так решила? Не потому ли, что на земле оказался твой баннерет?! — Барон сердито сдвинул брови. — Я ничего не заметил. Но, даже если и было что, граф заслужил свой приз. На твоём месте я бы радовался успехам жениха.
— Волею Вашей я его невеста, но сердцем своим — нет.
— Мне нет дела до твоего сердца! — рявкнул Джеральд, с трудом подавив желание дать ей затрещину, оттаскать за волосы. — Вы помолвлены, ты станешь его женой.
— Отец, Вы хотите, чтобы я умерла? — Она чуть не плакала. — Да, если Вы прикажите, я выйду замуж за графа, но быстро зачахну и умру.
— С чего тебе умирать? Будешь жить, как у Христа за пазухой, и меня каждый день в молитвах благодарить! Пустоголовая дрянь, бестолочь, неужели прозябание в нищете с этим молокососом прельщает тебя больше, чем беззаботная жизнь с графом?
— Но я ведь люблю его…
— Ах, так у тебя любовь! — За этим последовала увесистая затрещина. — Мне давно нужно было выпороть тебя, чтобы выбить всю дурь из твоей головы, а я всё чего-то ждал, старый дурак! Ничего, посидишь на хлебе и воде — вмиг протрезвеешь и на коленях приползёшь ко мне просить прощения. Упрямая девчонка, я хочу тебя осчастливить, а ты…
— Но я же люблю другого, как же я буду лгать пред лицом Бога, клясться в вечной любви к графу? — Жанна потерла ладонью горящую от удара щёку.
— Безмозглая пигалица! — Как же ему надоели её бесконечные капризы! — Запомни раз и навсегда, что тебе нужно молить Господа не о какой-то там любви, а о выгодном замужестве. А твоя любовь… Много ты из неё денег добудешь? Любовь пройдёт сразу после свадьбы, а сделанного не воротишь.
— Ну и пусть! Я не могу солгать перед алтарем, я не могу обманывать мужа!
— А ты и не обманывай!
— Но ведь я должна буду поклясться любить его вечно!
— Не любить, а уважать, почитать и быть ему верной до конца своих дней. Не нужна ему твоя любовь! И тебе его не нужна. Любовь — только помеха браку.
— Я понимаю, но всё равно не могу. Я знаю, это противно Вашей воле. Видит Бог, я, как послушная дочь, никогда бы не пошла против Вас, но это сам Господь велит мне поступить так, ведь это он вселяет любовь в наши сердца.
— Не богохульствуй! Твоё упрямство происходит от Дьявола, а не от Всевышнего. Неблагодарная, так-то ты отплатила мне за заботу?! Я твой отец — моя воля — закон! — рявкнул Уоршел, вконец теряя терпение. — Норинстан — счастье всей твоей никчемной жизни!