Дама с собачкой
Шрифт:
Джедаи выслушали от Берга краткую лекцию насчет своих умственных способностей, осознали, что филологи их поимели – филологи вообще больше ни на что не годятся, зато уж иметь и подставлять людей их учат на совесть, – устыдились, повинились и позвали инквизу выпить пива для примирения. Выпили. Делла шепотом пожаловалась Маккинби, что ужасно голодна. Он не хотел пить и устал от шума, поэтому через полчаса они сидели в «Ладье» и ели стейки, а потом Маккинби проводил девушку и проболтал с ней четыре часа на вахте.
Но все испортила его робость. Ему надо было найти в себе силы объясниться – тогда, в тот же вечер. Он отложил, потому что все случилось внезапно. И судьба наказала его.
Делла опять сошлась с Бергом,
Когда он стоял в оперативном зале управления полиции Большого Йорка и смотрел на нее, сомнений уже не было. Да, костер давно затух, но есть моральный долг. И Маккинби собирался его выплатить. Он слушал злые слова Деллы и думал: «Я никогда больше не струшу. Я не брошу тебя».
Да, он знал, что Берг по-прежнему крутится рядом. Вроде бы Делла не одна. Но Маккинби больше не положится на умение Макса решать проблемы. Спасибо, хватит. Берг только создавать их умеет.
Нет уж, если хочешь, чтобы было хорошо, делай сам.
Делла улетела. Маккинби сам заказал ей билет и еще отвез в космопорт. Сделал вид, что хочет проконтролировать, а на самом деле уже пожалел, что выпроводил ее. Вернулся в разом опустевший дом, послонялся по комнатам. Сходил к собакам. Это же до какой степени он привык к Делле… Он легко отправлял ее в командировки, не считая их разлукой. Сейчас ее не будет шесть недель, а то и больше. Может, она и вовсе не вернется. Маккинби не знал, откуда в его рациональной голове взялось такое страшное подозрение, но с каждой секундой все сильнее убеждался: вероятность очень высокая. У Деллы многое в жизни переменилось. На нее упало княжество – Берг, мерзавец, даже из могилы отомстил! – а Делла ответственная. В отпуске она подумает, придет к совершенно естественным выводам – и попрощается с Маккинби. Потому что у нее теперь есть более важные задачи. Есть, черт побери, долг владетельного лорда перед народом. И ведь нечего возразить: оперативников много, Делла вовсе не незаменима в профессии. Она незаменима лично для Маккинби, и не как ассистент, а как человек. Но там, на Сонно, живут миллионы – арендаторы, поселенцы, рабочие, – кто сказал, что они достойны ее заботы меньше, чем Маккинби?
Он сидел за рабочим столом и яростно тер виски. Через час синяки себе натру, подумал он и сжал руки в кулаки. Определенно надо чем-нибудь заняться. В голове ни единой мысли. Только обрывки и омерзительная жалость к себе брошенному. Если она сейчас и вернется, это ненадолго. Все равно бросит. Ну нечем ее удержать объективно. Ее железобетонную уверенность в собственной непригодности для него не переспоришь.
Интересно все же, на чем эта уверенность зиждется? Ведь она была и раньше. Берг обмолвился, что ему регулярно приходилось терпеть истерики Деллы. Делла отказывалась понимать, что их пресловутая разница в образе мыслей – это разница возраста и опыта, а вовсе не происхождения. Со многими девушками своего круга Маккинби чувствовал: там не разница, а форменная пропасть. Разницу можно компенсировать, это чисто техническая задача. А пропасть незаполнима. С Деллой пропасти не было. Да и особой разницы тоже. Он помнил, как привел ее в Капитолий на Большом Йорке. Через две недели домоправительница как бы невзначай спросила: правда ли, что его новая ассистентка была замужем за принцем? Маккинби ответил: правда. Домоправительница кивнула и сказала: чувствуется. Девушка умеет править домом и со слугами обращается привычно-ровно – без заносчивости и заискивания. Маккинби не стал уточнять, что замужество продлилось несколько месяцев, ни к чему. Это умение у Деллы было врожденным.
Строго говоря, у нее фобия. Непреодолимый страх несоответствия, неодобрения. Стоит посмотреть, что у нее за отношения с родителями. Отсюда и тяга к рискованной профессиональной деятельности: в конечном итоге Делла стремится к героической гибели, которая как бы оправдает ее никчемность или нежеланность.
Н-да, проблема. Раз проблема, давайте решать. Маккинби привычно взялся за бумагу и стило. Если бы кто увидел его «записи», сделанные во время одиноких размышлений, сильно удивился бы. Выглядели «записи» как хаотические каракули и завитушки. Тем не менее сам Маккинби прекрасно читал их. Нет, это не шифр. В каракулях не было ничего постоянного. Он просто помнил, о чем думал в тот момент, когда рисовал ту или иную загогулину.
Через полчаса у него созрел не самый худший план. Реализацию он начал со своей матери.
На мониторе появилось идеальное, словно с картин Рафаэля, лицо леди Элен.
– Мама, я отправил Деллу на Кларион. В отпуск. Вас с отцом не затруднит взять ее к себе домой?
Мама покачала головой с мягким неодобрением:
– Август, я хотела тебе сказать: это может быть неуместно. Мне кажется, ты делаешь серьезную ошибку, так сильно смешивая личную жизнь и работу. Даже у слуг-инородцев должно быть личное пространство. Ты отобрал личное пространство у Деллы. Я понимаю, что она дает тебе необходимое общение, но ты тоже должен понимать: она живой человек.
– Мама, – дождавшись паузы, сказал Маккинби, – я хочу, чтобы ты послала кого-нибудь на Сивиллу встретить Деллу с рейса. У нее билет на внутренний рейс, но я опасаюсь, что она с Сивиллы рванет куда-нибудь еще, в более любопытное место. А она вымотана, у нее нервное истощение от переработки, но отдыхать она не хочет. Поэтому я выпроводил ее на Кларион и хочу, чтобы Делла пожила у вас. Если ты полагаешь, что это стеснит вашу с отцом свободу, пусть Деллу поселят в доме на берегу. Можешь использовать ее как волонтера в своей благотворительности. Я хочу одного: чтобы она шесть недель не возвращалась к работе.
– Сын, может быть, ты скажешь, что происходит?
– Ты сама видела.
– Я видела, что вы ссорились. И должна тебе сказать, что огорчена твоей несдержанностью.
– Мама, – вздохнул Маккинби, – я сам знаю. Мне нужно время разобраться.
– Ты разбираешься уже несколько лет.
– Да не в себе, со мной все ясно. В проблеме.
– Мне казалось, проблема только одна: кое-кто не находит в себе достаточно смелости, чтобы принять хоть какое-нибудь, но определенное решение.
– И ты удивишься, но это не я. Мама, я прошу от вас с отцом одного. Этой девушке я обязан жизнью. Пожалуйста, отнеситесь к ней именно так – как к человеку, который сохранил вам сына.
– Да, разумеется, мы помним о том, какое участие она приняла в тебе, когда случилось это несчастье в университете…
– Да при чем тут несчастье? Просто Джо Леверс решил, что подвернулся удобный случай проредить поголовье Маккинби… Оставим. Договорились?
– Как скажешь. Хорошо, мы встретим Деллу. Звони почаще, сын.
Что ж, на маму он всегда мог полагаться. Строго говоря, на отца тоже. С отцом у него были непростые отношения, хотя если разобраться – очень простые. Как только Август перестал быть младенцем, отец начал выстраивать дружеские отношения с сыном. И да, они были друзьями. Но в какой-то момент Маккинби понял: отец значительно мудрее и если узнает, что перед сыном трудная задача, то быстренько ее ликвидирует. Маккинби это задевало. Он давно взрослый, сам справиться может. Да, отцу одной левой все это… но хочется-то самому! Такая борьба самолюбий привела к тому, что Маккинби избегал говорить с отцом откровенно, если речь заходила о проблемах. Поскольку этого добра всегда хватало, он вообще избегал доверительных бесед. А другие у них не получались.