Дама сердца
Шрифт:
Агнесс охватила дрожь.
– Что с моим мужем? Что вы сделали с ним? – срывающимся голосом возопила она.
– Он мёртв…
По приказу новоявленного графа, один из маршалов, перешедших на сторону мятежников, отправил гонцов в гарнизоны, охранявших подступы к Безансону и располагавшиеся примерно на расстоянии двух-трёх лье от резиденции.
Он приказал командирам незамедлительно явиться в Безансон. Те, ничего не подозревая о смене власти, оставив гарнизоны на попечение своих помощников, поспешили в столицу.
Там они узнали, что граф Бургундский «добровольно передал власть» Франциску I Обри-Макону (именно так величали нового правителя), а сам удалился в богом забытый монастырь, приняв обет молчания. А его супруга вместе с сыном изъявила желание вернуться в Церинген, графство своего отца.
После чего командирам гарнизонов объяснили, что Франциск имеет неоспоримые права на Бургундский трон, показав им искусную копию генеалогической грамоты семейства Ла Доль. Изучив грамоту, старые вояки несколько успокоились. Что и говорить: никто из них не испытывал любви и уважения к Гильому II, так и не стяжавшего военной славы.
Затем маршал наградил командиров увесистыми мешочками, наполненными серебром, после чего те и вовсе отбросили гнетущие мысли. В тот же день они принесли клятву верности графу Франциску I.
Вернувшись к месту службы, командиры рассказали своим подчиненным о переменах в Безансоне. Воины, бывшие бургундами по рождению, зароптали. Но вино, присланное маршалом, быстро развеяло их сомнения.
Наёмники же, а число их было в бургундском войске велико, восприняли нового правителя спокойно. Ибо им было всё равно, кто сидит на троне: Гильом или Франциск, лишь бы деньги платил.
…Коннетабль де Люинвиль узнал о смене власти в Бургундии, когда отражал очередное нападение лотарингов на подступах к Лангру. И задумался: что он делает и кому служит? Лангр падёт со дня на день. Помощи ждать неоткуда…
И приняв мудрое решение, с частью войска, в основном наёмников, перешёл на сторону герцога Лимбургского.
Глава 17
Поздняя осень 1105 года, графство Клермон-ан-Овернь
Виконт Ригор де Верэн дал временный приют странствующему голиарду, ибо не забыл, как в бытность молодости и сам странствовал с лютней в руках. От велеречивого стихотворца он узнал, что бургундские бароны убили законного правителя графства Гильома II, посадив на трон графа Ла Доля, ставшего Франциском I Обри-Маконом. А его жену графиню Агнесс фон Церинген с малолетнем сыном и мать, вдовствующую графиню Олтинген, мятежники заточили в темницу Безансона. Однако сторонники новоявленного графа распространили слухи, что Гильом добровольно передал власть Франциску Ла Долю, и никто его в этом не понуждал. Разумеется, не все в графстве Бургундия верили в эти россказни. Правда всё же просочилась сквозь высокие стены Безансона.
Многие бароны так не принесли вассальной клятвы новому сюзерену и спешно укрепляли свои замки, понимая, что с наступлением весны Франциск прикажет своему коннетаблю, барону де Отёну, их уничтожить.
Ригор и Эстела были потрясены коварством и жестокостью баронов.
– Я должен немедленно отправиться в Клермон-Ферран и обо всём рассказать графу Клермонскому. Думаю, ему не безразлично, что происходит в Бургундском графстве.
Виконтесса побледнела. Ей вовсе не хотелось, чтобы её супруг ввязался в какую-нибудь военную авантюру. К тому же Эстела была в тяжести вторым ребёнком, и волноваться ей не следовало.
– Разумеется, вы правы, Ригор. – Сказала она, стараясь сохранять спокойствие.
– Ещё бы! Конечно! – с жаром воскликнул Ригор. Первые годы семейной жизни он щедро срывал цветы любви и, в конце концов, жена наскучила ему. Его пресытила спокойная размеренная жизнь, к которой он всегда стремился. Теперь же ему хотелось приключений. – Граф Клермонский, наш сюзерен, опекает своего внука Рено III, правителя Макона, который имеет законное право на трон.
– Но зачем же самому отправляться в Клермон-Ферран?! – недоумевала Эстела. – Напишите графу письмо… Думаю, что вскоре он и сам обо всём узнает.
– Безусловно! Но я хочу первым принести сюзерену сию весть.
Эстела пристально воззрилась на мужа.
– Вы жаждете военной славы? Не так ли? Спокойная жизнь вам надоела… Да и я ещё в тяжести. – Эстела погладила свой огромный живот.
Ригор смутился.
– От вас ничего не скроешь, драгоценная супруга. Неужели вы откажите мне в такой малости, как участие в походе против Бургундии? Даю слово: со мной ничего не случиться.
Виконтесса вздохнула.
– Если сюзерен предпримет поход на Безансон, то вам негоже оставаться в стороне. Всем, что у нас есть, мы во многом обязаны графу Клермонскому.
Ригор привлёк к себе изрядно располневшую жену и поцеловал.
– Я знал, что вы меня поддержите. Завтра же я отправлюсь в Клермон-Ферран.
– Умоляю вас только об одном: берегите себя. Будьте осторожны… Хотя, кому я это говорю… – Эстела тяжело вздохнула и с лёгкой укоризной посмотрела на мужа и подумала: «По крайней мере, пять лет мы прожили спокойно…»
… Узнав о мятеже бургундских баронов от Ригора, граф Клермонский решил, что смерть Гильома II расчистит путь к власти его внуку Рено III. Ибо Этьен, погибший в Палестине, был женат на его дочери Изабелле. И их сын считался первым претендентом на трон после Гильома II.
Лишь после того как у Гильома II родился наследник, Изабелла Клермонская и Рено III перебрались в Клермон-Ферран. А затем граф Клермонский выделил своему внуку на кормление богатый Макон и соответственно графство Маконне, некогда принадлежавшее его супруге, которое он получил как приданое.
Герцог Дижонский долго не мог успокоиться по поводу богатых земель Маконне, которые буквально выскользнули у него из рук. Но в открытый конфликт с Клермоном вступать побоялся, ибо за спиной того «стоял» король Франции Филипп I.
Изабелла Клермонская и её сын Рено III пребывали в подвластном Маконе, когда узнали о мятеже в Бургундии. Изабелла тотчас отправилась к отцу в Клермон-Ферран.
Она долго беседовала с отцом по поводу права наследования и последних событий в Безансоне.
– Я уверен, твой сын уже не помышлял о бургундском троне… – сказал граф. – Но пути Господни неисповедимы. Мятежные бароны устранили нашего главного соперника, Гильома II. Ребёнка же, Гильома я в расчёт не беру. Если ребёнок погибнет – на всё воля божья.