Дама Тулуза
Шрифт:
Привели Оливьера и сына его, Аньена, перед грозное лице Симона де Монфора, в графскую резиденцию в Тарбе. И встретились они в окружении сторожевых гор и облаков, рвущих свой мягкий живот о старые скалистые вершины и изливающих из разодранной утробы кровь дождя и плоть града и снега.
Гюи, граф Бигоррский, был в те часы на охоте, в долине, а Гийом де Жерон, богатый торговец овцами, обмываемый губкой, смоченной в воде и уксусе, глядел белыми глазами за грань земного бытия – упокоенный, молчащий.
Симон велит сержантам убрать
Симон говорит:
– Как завоевал я земли эти мечом и доблестью и получил их от Папы Римского и государя моего, короля Франции, в ленное держание, то и суд здесь вершу я.
– Суди же меня по своему закону, – отвечает Оливьер. – Я готов говорить с тобой.
Приор из Святого Стефана говорит:
– Этот человек поносит святую католическую Церковь и совращает в свою ересь других.
– Я не еретик, – возражает Оливьер. – Вера наша чиста, и в том, что мы исповедуем, нет поношения Господу. Отрезвитесь от опьянения тьмой и выслушайте.
Симон молчит.
Приор говорит:
– Пусть произнесет перед вами, мессен граф, исповедание свое, чтобы вы слышали и поняли.
– Хорошо, – говорит Симон.
– Мы верим в истинного Бога. В Сына Его Иисуса Христа. В сошествие Святого Духа на апостолов. В воскресение. В крещение. В спасение для человека, будь то мужчина или женщина – безразлично.
Воцаряется молчание. Симон глядит на Оливьера и безмолвствует. Глядит на одного только Оливьера, будто никого другого рядом и нет.
Оливьер поднимает руки, снимает с головы капюшон.
Приор с ненавистью произносит:
– Да, конечно. Они веруют в воскресение, но не тела. Они признают крещение, да только не водой. У них и Писание есть, но не такое, как наше, и книг Ветхого Завета они не принимают. Да, они говорят о спасении, но лишь для тех, кто перешел в их дьявольскую секту. Они лгут и уворачиваются, мессен граф, этому научил еретиков их отец – дьявол.
При этих словах приор яростно обмахивается крестом.
Симон спрашивает у Оливьера:
– Правда ли, что вы поклоняетесь дьяволу?
Оливьер отвечает:
– Мы верим в истинного Бога и к нему обращаем молитву и упование. Но признаем мы также и творца всего непотребного и злого.
– Что же есть зло?
– Все, что имеет плоть.
– И ты?
Оливьер не опускает глаз.
– И мое тело – тоже.
Симон хорошо знает Евангелие. Он превосходно понимает, какую роль сейчас навязывает ему этот еретик. Тихо скрипит зубами.
Синие глаза Оливьера улыбаются.
Симон спрашивает:
– Правду ли говорят о вас, что вы призываете дьявола, и он является вам как черный кот и что вы лобызаете его под хвостом?
– Я этого не делал, – говорит Оливьер.
– Правда ли, что вы совокупляетесь, подобно змеям, в клубке, что убиваете потом рожденных таким образом детей?
– Нет, это неправда, – отвечает Оливьер. – Многие из нас девственны.
– И ты?
– И я.
Симон – отец семерых детей, тяжеловесный, настоящее пиршество плоти. Он хмурится. Ему вдруг делается противно.
Приор говорит:
– Этот человек, Оливьер, – он смущает веру, совращает души, губит католиков. Разве всего этого не достаточно, чтобы осудить его смерти?
Оливьер, не глядя на приора, отзывается презрительно:
– Невежество – истинный враг души. Ваши прелаты, мессен граф, не прелаты, а Пилаты. Сами грешат, а осуждают смерти невинных. Не мы, а они губят людей, совращают их души.
От этого «Пилата», брошенного прямо в лицо, Симон окаменевает. Только широкие крылья носа подрагивают.
Наконец Симон спрашивает:
– Ты живешь здесь, в Тарбе? Где твой дом?
– Я пришел в Тарб только сегодня.
– Зачем?
– Вы хорошо знаете, мессен граф, зачем. Ведь это вы оторвали меня от смертного ложа, когда умирающий принимал утешение из моих рук.
– Ты знал, что я здесь?
– Да.
– Как же ты посмел явиться сюда?
Оливьер слегка подается вперед.
– По примеру апостолов, подхватив из их рук упадающий пастырский посох, ходим мы по дорогам, от селения к селению, от города к городу. Везде мы разносим слово истины. Мы как агнцы среди волков, среди гонений и притеснений. Мы живем под смертным страхом. Но нет ничего такого, что заставило бы нас оставить этот путь, ибо наше Царство – не от мира сего.
Симон спрашивает:
– Кто призвал тебя в Тарб?
– Господь.
– Я спрашиваю, кто тот посланный, который передал тебе просьбу явиться в Тарб?
– А я и отвечаю вам, мессен граф: Господь.
Симон впервые за все время обращает взгляд на Аньена. Кивает тому подбородком: говори. Тот с готовностью вступает в разговор:
– Мессен, мой отец говорит правду. Мы сидели за братской трапезой – это было за много верст отсюда, в одиноком месте. Мой отец творил молитву. И вдруг посреди молитвы он остановился и поднял голову, будто его внезапно окликнули. Но никто из нас не слышал никаких голосов. Тогда мой отец вдруг встал и сказал, что его позвали. Он взял книгу Писания, кусок хлеба, положил все это в сумку и велел мне сопровождать его.
– Где же это «одинокое место»?
– Я не могу сказать.
Оливьер перебивает:
– Напрасно вы стали бы искать там наших братьев. Они уже оставили это убежище.
– Их много, ваших братьев?
– Да.
Оливьер глядит на Симона чуть ли не сочувственно.
– Мессен, – обращается он к Монфору.
Прямо к Монфору, минуя приора из Святого Стефана, стражу, Аньена.
– Мессен, ведь вы убьете нас, не так ли?
– Не я, ваши грехи убивают вас, – медленно отвечает Симон. – Грех – жало смерти.