Дама в автомобиле, с ружьем и в очках
Шрифт:
Теперь они втроем окружили ее, пока шли в контору Манюэля. Когда выходили из туалета, он хотел ее поддержать, но она тут же отстранилась. Она больше не плакала, только прижимала к груди распухшую руку, на которой чуть ниже костяшек пальцев синел заметный след. Она шла той же походкой, что и прежде, ее профиль опять казался безмятежным и неподвижным: короткий прямой нос, плотно сжатые губы. Даже слегка растрепанная, в белом испачканном костюме, она казалась Манюэлю такой, какой, вероятно, и была на самом деле – грациозной кошечкой при каком-то типе с толстым бумажником.
Манюэля огорчало не
В конторе он усадил даму из кабриолета возле окна. Все молчали. Теперь он уже не мог отослать девочку домой, она бы затаила на него обиду. Он пошел в кухню, взял в стенном шкафу бутылку коньяка и чистый стакан на раковине. Его жена Миетта вышла за ним следом:
– Что случилось?
– Ничего. Я не знаю.
Он глотнул прямо из горлышка, потом вернулся в контору. По привычке Миетта сказала ему, что он слишком много пьет, а он ответил, по-баскски, что так он скорее сдохнет, а она сможет снова выйти замуж. Первым ее мужем был испанец из какой-то разбитой войсковой части, он даже слышать о нем не желал, но вовсе не из ревности. Он не любил жену, вернее, больше не любил. Иногда он воображал, что она наставляла рога своему испанцу и неизвестно от кого забеременела. Неизвестно от кого.
Он поставил стакан на обитый металлом стол, налил до половины коньяк, а все молча смотрели. Дама из «Тандербёрда» только отрицательно покачала головой и не притронулась. Манюэлю было неприятно, что он должен начинать разговор, – во-первых, из-за девочки, а во-вторых, потому, что в такой момент его акцент покажется неуместным, и он будет выглядеть нелепо. В надежде сгладить неловкость он с раздражением махнул рукой и произнес:
– Вы говорите, что на вас кто-то напал, но ведь вокруг никого не было. Все, кто там был, сейчас здесь. Мадам, я просто не могу понять, почему вы утверждаете, что на вас кто-то напал?
Она смотрела на него, не снимая темные очки, поэтому он не видел ее глаз. Волю и агент по недвижимости по-прежнему молчали. Должно быть, они решили, что она эпилептичка или что-то в этом роде, и им было не по себе. Но Манюэль-то знал, что все не так. Как-то ночью – еще и года не прошло, как он вернулся во Францию, – у него на заправке возле Тулузы украли дорожную сумку. Ему казалось, что сейчас он попал в такую же ситуацию, но почему, объяснить бы не смог.
– Кто-то вошел, – заявила дама. – Вы непременно должны были его заметить, вы же стояли неподалеку.
Голос у нее был такой же неторопливый, как и походка, но четкий, без тени волнения.
– Ну да, если бы кто-то зашел, я бы точно его увидел, – подтвердил Манюэль. – А на самом деле никто не заходил, мадам, ни одна живая душа.
Она повернула голову к Волю и агенту по недвижимости. Волю пожал плечами.
– Надеюсь, вы не хотите сказать, что это был кто-то из нас? – спросил Манюэль.
– Не знаю. Я же с вами не знакома.
Все трое потеряли дар речи и ошарашенно уставились на нее. Ощущение, что он сейчас заново переживает ту ужасную ночь в Тулузе, только усилилось. Но в то же время его успокаивала мысль, что он не отходил от своих клиентов все те пять или шесть минут, которые она провела в туалете, но по молчанию, вдруг ставшему напряженным, он понял, что и они ее побаиваются. Неожиданно заговорил агент по недвижимости, обращаясь к Манюэлю:
– Может быть, вашей жене лучше увести девочку?
Манюэль сказал жене по-баскски, что Рири нельзя здесь оставаться, да и пусть она сама катится отсюда, если не боится схлопотать так, что мало не покажется. Она ему ответила по-баскски, что он ее просто-напросто изнасиловал, ее, вдову прекрасного человека, даже не потрудившись снять с нее траурного платья, и теперь ее вовсе не удивляет, если он взялся за старое с другой. Но все-таки она вышла с девочкой, та обернулась, глядя на даму и Манюэля, пытаясь понять, кто виноват и в чем именно.
– Никто из нас троих туда не заходил, – сказал Болю даме. – Не нужно выдумывать то, чего не было.
Это был грузный человек, и голос у него тоже был зычным. Когда деревенские играли в манилью [30] , он мог перекричать всех. Манюэль был полностью с ним согласен – не нужно выдумывать то, чего не было.
– У вас украли деньги? – спросил Болю.
Дама без колебаний, не задумываясь, отрицательно покачала головой. Манюэль все меньше понимал, куда она клонит.
30
Манилья – популярная во Франции испанская карточная игра. Играют две команды по два или по четыре игрока.
– Так что ж тогда? Зачем на вас напали?
– Я так не говорила.
– Но подразумевали! – возразил Болю.
Он сделал шаг вперед по направлению к даме. Манюэль внезапно обратил внимание на то, что она изо всех сил вжалась в спинку стула, что ей страшно. А потом из-под очков выкатились две слезинки и медленно, ровными дорожками потекли по щекам. На вид ей лет двадцать пять, не больше. Манюэль испытывал одновременно неловкость и возбуждение. Ему тоже хотелось подойти к ней, но он не решался.
– Ну, прежде всего снимите очки! – сказал Болю. – Не люблю говорить с людьми, которые не смотрят вам в глаза.
Манюэль готов был поклясться, что она не снимет, и агент по недвижимости, наверное, тоже так думал. Скорее всего, Болю излишне усердствовал, делая вид, что он в ярости, – наверное, чтобы произвести на нее впечатление, но она подчинилась.
Почти сразу же, словно боялась, что очки сорвут силой, – на Манюэля это подействовало так, будто бы она разделась. У нее были большие темные глаза, кроткий взгляд; она с трудом сдерживала слезы, и, черт возьми, без очков она казалась еще красивее и обнаженнее.