Дама в палаццо. Умбрийская сказка
Шрифт:
— Ты думаешь, это правда? То есть, что мы рождаемся очень старыми? Что с возрастом мы молодеем?
— Иной скажет, что это увертка, чтобы не смотреть в лицо другой истине, но… Да, я думаю, если мы все делаем как надо, то становимся моложе. Представь себе, как трехлетка ведет миниатюрный автомобильчик в парке аттракционов, как неуклюже сжимает руль, как напрягает спину и откидывается назад в страхе: а теперь посмотри, как восьмидесятипятилетний едет на своем трехколесном наверх, в город. Он так же неуклюже сжимает руль, и спина у него такая же напряженная, и он так же откидывается назад от страха. Маленькие дети и старики, кажется, смотрят на жизнь с одинаковым восторгом и страхом. Вот в промежутке, от детства до старости, мы путаемся. Это жестокие годы.
— Так они не просто играют в карты, дожидаясь смерти?
— Может,
Миранде нужно было выговориться. Так же, как необходимо поговорить недавно родившей женщине, думала я, глядя, как она победно раскраснелась и, смяв корону из кухонного полотенца, бросила ее на стол.
— Знаете, мы с моей матерью поговаривали о чем-то таком, да все руки не доходили. Я и подумала, что лучше не откладывать. В смысле — когда же, если не теперь? — Она рассмеялась: снова зазвонили церковные колокола. — Хочешь посмотреть кухню?
Фернандо сказал, что лучше подождет здесь у огня.
— Иди, милая. Иди, посмотри кухню.
За спиной у Миранды он скрестил пальцы. И послал мне воздушный поцелуй.
— Все устроилось, и она счастлива! — Я чуть ли не вопила, по-английски обращаясь Фернандо, наблюдавшему за игрой в брисколу.
— Piano, piano, не отвлекай их, — предупредил он. — Подожди, выйдем на улицу…
— Я заплатила по счету. Оставила здесь тридцать тысяч лир.
— Что значит: «оставила тридцать тысяч»? Разве этого хватит?
Мы уже подошли в машине и забирались внутрь, каждый со своей стороны. Закрыли двери. Фернандо закурил. Я тоже попросила сигарету: он уже знал, что это означает трудный для меня разговор. Сунул мне свою и зажег другую. Пристально посмотрел на меня.
— Когда я попросила у Миранды счет, она сказала, что не хочет возиться со счетами. Сказала, что задумывала не osteria, a circolo. Чтобы люди питались, знаешь, «по подписке», как в сельском клубе. Вносили плату раз в год. Но, это, она говорит, незаконно, а она забыла об этом местном законе. В общем, она дала знать в округе, что ужин стоит пятнадцать тысяч лир. Целый ужин, с вином, водой, антипастой, primi piatti, secondi piatti, [1] сыром! Все вместе! А если кто ужинает здесь каждый вечер, оставляет немножко меньше. Если едят только пасту, платят еще меньше. Если у кого нет денег, она говорит, все равно может поесть. Появятся деньги — расплатится. Она говорит, кое-кто будет приходить просто выпить вина и съесть bruschette с несколькими ломтиками прошутто. Говорит, люди жаждут общения, а не хлеба. Тебе это не кажется знакомым?
1
Первое и второе блюдо (ит.).
— Да, звучит знакомо, — с налетом недовольства проговорил он, на октаву повысив голос.
Мои восторги, когда не он бывал их причиной, мужа утомляли.
Я все же продолжала:
— И я нашла себе работу, Фернандо.
— Это как понимать? — насторожился он.
— Ну, не совсем работу, но Миранда позволит мне пользоваться кухней после закрытия за то, что я буду заниматься окончательной уборкой. Так, чтобы, когда она утром спустится сверху, все было готово. Она говорит, я могу приступать часов в девять вечера. В общей сложности буду занята часа три. К полуночи освобожусь. Всего два раза в неделю. Она говорит, так у ее племянников будет передышка, и еще, ей, кажется, любопытно попробовать, что я настряпаю. Будем устраивать на следующий день что-то вроде обеда из пробных блюд: ты, я, Миранда и кто окажется тут же, подготавливая заведение к вечернему открытию. Если ты найдешь время все обдумать, наверняка согласишься, что это удачно. У меня будет кухня, у Миранды — лишняя помощница, и у всех нас — дополнительное развлечение, — воодушевленно стрекотала я, пытаясь поймать его взгляд. Мне это не удавалось. Он смотрел куда-то выше и левее. В окно, на луну.
— Думаю, можно попробовать, но нельзя ли тебе работать в кухне рано утром, до того, как она начнет работу? Если у нее обедов не подают, она, вероятно, приходит на кухню не раньше двенадцати. Ты с ней такой возможности не обсуждала? — Он промолчал о том, как смущен мыслью, что его жена будет работать помощницей кухарки.
— Нет. Я сказала, что мне нужно, а она в ответ — что ей нужно. Или, пожалуй, чего бы ей хотелось. Мне неловко ставить ей условия. Да ведь это и не навсегда. Я управлюсь с рецептами для книги за десять-двенадцать раз. За шесть недель. Может, к тому времени придумаю что-то новое, тогда буду и дальше пользоваться ее кухней. А потом вернусь и стану снова консультировать журналы. Пока главное — что я нашла место для работы. Да здравствует срок сдачи рукописи!
— Согласен, но работать до полуночи…
— Слушай, по ее словам игра в карты раньше не кончается. В девять она спускается вниз, чтобы отправить их по домам и выключить свет. И ведь я не буду там одна. Ты же будешь со мной, да? Либо присоединишься к картежникам, либо будешь у меня на подхвате, как захочешь. Или и то и другое. Ты замечательно выглядишь с лиловыми зубами. И с ножом ты уже обращаешься уверенно.
Я видела, что сравнение с мясником ему не польстило, однако он согласился:
— Va bene. Хорошо. Не совсем то, на что я надеялся, но сойдет.
Он замолчал. И я тоже. Оба мы играли кусочками вечера, позволяя им сталкиваться, сливаться во что-то новое.
— Да, будем отрабатывать смену от девяти до двенадцати в кухне, перестроенной из сарая на краю пшеничного поля перед овчарней, за сосновым леском в прекрасной деревушке Буон Респиро. Да, так мы и сделаем, — произнес он, обращаясь скорее к луне, чем ко мне.
Глава 10
КРОМЕ TOГO, ВСЕ ОНИ МАЛОСТЬ С ГНИЛЬЦОЙ, ЧУ
У Миранды была коптильня. По крайней мере, на ее памяти узкое деревянное строение за rustico только так и использовалось, как она сказала. Она полагала, что раньше там была полевая часовня, куда пастухи и крестьяне утром или вечером заходили помолиться. Зажечь свечку, оставить приношение: букет полевых цветов или молодых колосьев. И мне, когда я сидела там, нанизывая на бечевку яблоки, казалось, что здесь еще сохранилось что-то от церкви. Близилось Рождество, и Миранда придумала украсить зал гирляндами сушеных райских яблочек. Барлоццо увез Фернандо стрелять фазанов под Коллаццоне, и я смогла провести здесь целый день. В коптильне было тепло, хотя в яме очага только искорки перебегали по остывающей золе. Человек, занимавшийся огнем, сегодня запоздал. Да, здесь совсем как в церкви: окорока свисают с крюков словно жертвенные животные, и вокруг них курится дымок. Как ладан. Струйки дыма вырывались в дымоход: доля богов. Я сидела на лавочке, прокалывая яблоки гладкой деревянной иглой, в которую продела бечевку, какой пользуются мясники, и после каждого яблочка завязывала тройной узел. Целый бушель яблок. Потом я развесила гирлянды над дверью и над длинными окнами по фасаду. Миранда была внутри, катала пасту на вечер. За последние недели мы хорошо сработались. Сперва говорили друг другу, как нам жаль, что все это скоро кончится, а потом сменили тему: «А зачем кончать? Давай еще что-нибудь затеем вместе!» Нас, двух совсем непохожих женщин — местную богиню и иностранку — связала приязнь. Нам легко было вместе смеяться. А иногда вместе молчать. И я, памятуя уроки Флори, не спрашивала, как и почему это вышло.