Шрифт:
Глава 1
В тамбуре было холодно, неуютно, сильно трясло. Консервная банка с окурками опустошалась только на конечных остановках. Герметичность вагона тоже оставляла желать лучшего – свирепствовал сквозняк.
Павел терпел. Каждый раз, выходя на перекур, он натягивал теплый свитер из овечьей шерсти, тем и спасался. За окном мелькали заснеженные пейзажи Приморья – жидкие лесополосы, гряда приплюснутых сопок на заднем плане. Конец календарной зимы – не повод для таяния снега. Он лежит до последнего и только в конце марта, когда становится по-настоящему
Час назад проследовали Хабаровск и повернули на юг – там стояли сорок минут. Термометр показывал минус двадцать. По радио сообщали, что во Владивостоке – минус десять, но в условиях повышенной влажности это то же самое, что минус сорок в Якутии…
Проплывали заснеженные деревни, мерзлые полустанки. На длинных перегонах поезд разгонялся, колеса бодро колотили по стыкам. Промелькнула станция, путевые мастерские, украшенные транспарантами. По всей стране одно и то же: «16 марта – выборы в местные Советы народных депутатов. Изберем достойнейших!» «Решения XXIII съезда КПСС – в жизнь!»
И снова – заметенные поля, дремучие сопки, забытые богом деревушки, дымки над трубами, лающие собаки.
Упомянутый партийный съезд состоялся три года назад и запомнился новым партийным лидером с представительной внешностью, переименованием Первого секретаря в Генерального, упразднением Президиума ЦК и восстановлением Политбюро ЦК КПСС. Коммунизм обещали построить к 1980 году, ждать оставалось всего одиннадцать лет…
Пробирал холод. Павел поежился, утрамбовал недокуренную сигарету в набитую доверху банку и побежал вон из тамбура.
За дверью, в купейном вагоне, был полный контраст: уютно, тепло, ковровая дорожка. В отсеке проводника позвякивали подстаканники.
В Хабаровске вагон наполовину опустел, но жизнь продолжалась. Мужчина средних лет возился с кружкой у титана, пришлось прижаться к стенке, чтобы разойтись. В другом конце вагона смеялась молодежь. У третьего купе, в котором путешествовали Павел Котов с супругой, стояла его Настя, держалась за блестящий поручень и смотрела в окно. Ей заговаривал зубы крепко сложенный тип. Настя не возражала, отвечала односложно, по красивым губам скользила загадочная улыбка. Павел напрягся – на пять минут оставить нельзя! Зачем из купе вышла? Сидела бы и читала своего Виктора Гюго! Субъект ей что-то вкрадчиво нашептывал, норовил прикоснуться плечом. Настя тактично отстранялась, но пресекать посягательства не собиралась. Невысокая ростом, худенькая, русоволосая, с достойными формами, в изящной кофточке с ромбиками. Юбка – до лодыжек, но так подчеркивает ее достоинства. Настя выделялась в любой толпе, привлекала взгляды, и с некоторых пор это становилось проблемой…
Павел подошел, встал рядом и начал разглядывать «конкурента». Молодой детина, года на четыре моложе Павла, в красной спортивной футболке с надписью «СИБСЕЛЬМАШ» (очевидно, футбольная команда из какого-то захолустья), в мятых холщовых штанах. Прическа бобриком, физиономия скуластая, предельно нахальная, особенно глаза. Такие всегда идут напролом, уверены в себе (пока по зубам не получат), особенно имея поддержку за спиной. А таковая имелась, субъект перемещался по просторам не один – компания занимала купе в другом конце вагона. Сели где-то в Сибири, выпивали, ржали, но вроде ни к кому не лезли. Курили в противоположном тамбуре. «Группа поддержки» в данный момент находилась у своего купе, парни посмеивались, «болели» за товарища.
Субъект манерно вздохнул, оторвал от Насти липкий взгляд, с досадой уставился на Павла. Почему зачесался кулак? Хорошо, что он сегодня не в форме. Настя смутилась, опустила глаза, в которых продолжало поблескивать что-то плутовское. Молчаливая дуэль продолжалась секунд двадцать. «Футболист» не моргал, с выдержкой у него было все в порядке.
– Пойдем, дорогая, – Котов взял девушку под локоток и потянул к открытому купе.
– А ничего, что мы разговариваем? – вкрадчиво спросил субъект.
– А ничего, что я тоже хочу поговорить со своей женой? Причем без посторонних, – отозвался Павел. Конфликтовать не хотелось, тем более находясь в явном меньшинстве. Но он всегда мог постоять за себя и за Настю, иначе для чего ему первый разряд по боксу?
Субъект заколебался.
– Жена, что ли? – протянул он разочарованно. – А ты, стало быть, ейный муж… – детина задумался, хотя мыслительный процесс ему явно не шел.
– Муж, – подтвердил Павел. – Не возражаете, молодой человек, если мы вас покинем? Он не утомил тебя, дорогая?
Настя нерешительно пожала плечами.
– А ты уверен? – субъект скривился. Видно, что не любил проигрывать, даже в таких глупых ситуациях.
– А ты ему паспорт покажи, – прыснула Настя.
– Я сейчас ему кулак покажу, – пообещал Павел.
– Ну, кулак я тоже могу показать, – парень снова оскалился и опустил глаза на свою конечность. Его кулак выглядел мощнее, чем у Павла.
– Понятно, – сообразил Павел. – Юмор есть, а такта нет. Вы знаете, гражданин, что это опасно для здоровья?
– Ты драчун, что ли? – удивился парень. – Да ну, не верю. Молчи лучше, пока не сплющило… Он ваш муж, мадам? – учтиво спросил он у Насти.
Та кивнула.
– Тогда – пардон… – субъект картинно расстроился. – Поговорить с вами нельзя, смотреть на вас нельзя… Не повезло, в общем.
– Какая вам разница, женаты мы или нет? – вспыхнул Котов. – Вы прекрасно видите, что мужчина едет с женщиной. Обязательно нужно подойти и пристать?
Он почувствовал, как задрожала тонкая рука девушки. Субъект продолжал его оценивать. Потом пренебрежительно усмехнулся:
– Ладно уж, живите, моряк ребенка не обидит… – и, сунув руки в карманы, вразвалку побрел в свой конец вагона.
– Извиниться не хотите, гражданин? – бросил ему в спину Павел.
Субъект развернулся, уставился на него с изумлением. Потом недоверчиво покрутил шеей, дескать, ну и наглец. Глянул на оробевшую Настю, ухмыльнулся и побрел дальше, к своим веселым попутчикам.
– Что ты делаешь? – зашипела Настя, затаскивая его в пустое купе. – Нам только драки не хватало, чтобы ты к своему новому месту службы прибыл с синяками. Или вообще со сломанной рукой… Он всего лишь подошел, представился Михаилом, сказал, что ему тоже скучно, одиноко, а у меня глаза, как у горной лани, и он от них обалдел…