Дамасские ворота
Шрифт:
Десятью ступеньками ниже находилась еще одна деревянная дверь, крепко запертая. Сколько она ни пыталась с помощью молодого псевдо-Христа открыть ее, дверь даже не дрогнула. Наконец усилиями молодого человека и его друзей дверь удалось открыть. Из винтового хода поднимался дурманящий запах древнего камня.
До улицы, ведущей к воротам Баб-аль-Гаванима, было ярдов пятьдесят. Сония посветила фонариком на схему и увидела, что все тоннели, расходящиеся от старого медресе, могут вести к фундаменту того или иного из зданий, окружающих
Владение принадлежало аль-Хуссейни со времен, когда Палестина была подмандатной территорией Великобритании; были все основания думать, что он обнаружил сеть ходов, полезных в тогдашних конфликтах. И если воинствующие иудеи, завладевшие медресе, окончили свою работу, у них был резон скрыть, что имеют доступ к Хараму, замаскировав то под прибежище всяческого рода блаженных, недоступное за рядом запертых дверей.
Она двинулась вперед за лучом фонарика. Пройдя дюжину ступеней, она поняла, что народ, самовольно поселившийся в медресе, спускается следом за ней.
— Убирайтесь! — прикрикнула она. — Валите отсюда! Ты останься, — остановила она парня, похожего на Иисуса, когда он повернул назад с остальными. — Пойдешь со мной.
Лестница в сужающемся колодце уходила вниз на сотню футов, достаточно для того, чтобы у Сонии заложило уши. Лампа, оставленная у входа, освещала тоннель, постепенно понижающийся от конца лестницы. Откуда-то неподалеку, искаженный стенами и сводом, доносился шум, похожий на крики толпы и винтовочные выстрелы.
Сония вошла в тоннель, мурлыча себе под нос «Makin’ Whoopee» [447] . Не прошла она и тридцати футов, как тоннель снова разделился. Она посветила налево, направо — никакой разницы. Судя по схеме, к Баб-аль-Гаваниме следует идти направо.
— Как вас зовут, сэр? — осведомилась она у подражателя Христа, следующего позади.
Оказалось, Джордж.
— Останьтесь здесь, на этом месте, Джордж, хорошо? Видите, на вас падает свет той лампы, так что я найду вас, найду дорогу обратно. Классно?
447
Песня Уолтера Дональдсона и Гаса Кана из их мюзикла «Whoopee!» (1928), где исполнялась Эдди Кантором.
Джордж поспешил согласиться с таким поручением.
Вскоре проход снова разделился, и опять она предпочла взять направо. Потом и выбранный разделился, уже на три других, а через несколько шагов опять раздвоился. На этот раз тот, что вел направо, похоже, заканчивался ложной нишей. Но там она заметила проем внизу стены, который, кажется, вел обратно, к месту, где она только что была. Водя лучом фонарика, она увидела, что это спуск в примыкающую камеру. Пол на всем протяжении имел небольшой уклон, так что, следуя системой коридоров, идущий постепенно оказывался все ниже под улицей.
Сония легла ничком на пол и поползла
Скоро лаз слишком сузился, вызвав у нее приступ клаустрофобии; она поползла назад, подгребая коленями, извиваясь, отталкиваясь ладонями от пола. Оказавшись обратно в нише, она вздохнула, глотая пыль с привкусом столетий. Но когда луч фонарика упал под ноги, она увидела в пыли свежие следы — следы полуботинок или армейских башмаков, но также и простой уличной обуви.
Она никого не нашла на тускло освещенной площадке, где, как казалось, оставила своего помощника. Ходы были преднамеренно устроены в виде лабиринта. Она мгновение колебалась, прежде чем выкрикивать, — не очень приятно было услышать свой голос в этом подземелье.
— Джордж?
До нее донеслось эхо ответного крика, такого далекого и дрожащего, что у нее похолодело на сердце.
— Можешь поднять фонарь?
Она не могла разобрать, что он крикнул в ответ, но светлее не стало. Батарейки в ее фонарике начали садиться, луч потускнел и пожелтел. И в ходах, по которым, как она думала — но теперь не была в этом уверена, — она пришла сюда, невозможно было найти путь обратно.
63
Двое боевиков схватили Лестрейда и подтолкнули к двери.
— Слушайте, — забеспокоился тот, — а как же мой багаж?
— Его багаж! — бесстрастно повторил североамериканец, который командовал отрядом. — А как насчет багажа моего деда, ты, урод? Беспокоишься о своем багаже? Мы побережем его для тебя. Мы как твои немецкие друзья. Очень честные.
— Захвати зубную щетку, — сказал другой англоговорящий. — И теплую одежду. А мы дадим тебе открытку. Сможешь написать домой.
— Я репортер, — сказал Лукас, едва не добавив: и еврей. Он был готов сказать это и пытался припомнить шему.
Командир вопросительно взглянул на Фотерингила.
— Забирайте обоих, — сказал ему тот. — И давайте, к черту, выбираться отсюда.
Подталкиваемый в спину, Лукас спускался по деревянной лестнице внутри древней каменной башни и представлял, как где-нибудь в Европе году в сорок втором спускался бы по старым ступенькам, подталкиваемый в спину дулом автомата.
Кричал бы, что он не еврей. А солдаты не обращали бы внимания.
Лестрейд тоже оправдывался, но по-своему.
— Слушайте, — насмешливо обращался он к окружающим, словно приглашал всех похохотать над абсурдностью происходящего, — я ничего не знаю ни о какой бомбе.
Улица, которая до этого была заполнена толпами орущих молодых борцов, готовых на мученичество во имя Аллаха, теперь поражала безлюдностью. Но довольно близко раздавались выстрелы, вой сирен, скандирование солдат, скандирование мятежников. Священная война, пришло Лукасу в голову, и он сам в нее вляпался.