Дамоклов меч
Шрифт:
— Слушай, старик, как насчет теплого ночлега? — осведомился он, подойдя поближе.
— Проваливай! — ответствовал изгой индустриального общества.
— Ты подумай, — настаивал Римо.
— Сам мозгами пошевели, — огрызнулся тот. Голос его неожиданно показался Римо знакомым. Он пристальнее вгляделся в покрытое грязью лицо.
Перед ним сидел знаменитый голливудский актер, приобретший славу и состояние на фильмах о Вьетнаме, фильмы его Римо не нравились — на вьетнамскую войну это было похоже так же, как “Эмпайр стейт билдинг” на индейский вигвам. Римо вспомнил — ведь у этого типа есть сын, тоже актер, который сподобился продолжить отцовский промысел. Тоже снимался в фильмах о Вьетнаме. Ни одного из них Римо, правда, не смотрел. Его несколько коробили заявления папы с сыном о том, как глубоко проникли они в психологию ветеранов вьетнамской войны, побывав под обстрелом холостыми патронами на гавайском побережье, где снимались их фильмы.
Сам Римо хорошо помнил ту войну.
— А вы случайно не?.. — начал Римо.
Актер резко оборвал его:
— Автографов не даю.
— Да мне и ни к чему, — Римо снова пожал плечами. — Я хочу вам помочь, серьезно. Ужасно грустно видеть вас в таком положении. Но... почему вдруг вы оказались на улице? Разве ваши дети не могли позаботиться о вас?
— Что значит — не могли? Они и заботятся. Вон, сзади сидят. — Актер кивнул на две фигуры, привалившиеся друг к другу несколькими ступенями выше. — Оба здесь.
Ну да, вспомнил Римо, ведь у него два сына. И младший — тоже актер. Черт, наглухо вылетела их фамилия. И оба парня в таких же лохмотьях...
— Акция протеста, понял? Против бесчеловечного обращения правительства с бездомными, — прервала его мысли кинозвезда.
— И как же вы протестуете? Одеваясь в лохмотья?
— А ты чего хотел? Лучший способ понять кого-то — пожить так, как он, — осклабившись, актер извлек из бумажного пакета бутылку виски.
— Вы бы лучше пожертвовали в какой-нибудь социальный фонд.
— Это помогло бы лишь сегодняшним бездомным. А как быть с завтрашними? С будущими поколениями лишенных крова? Нет, поправить дело может лишь политическая акция. Чего не хватает сегодняшней Америке — так это стыда!
— Но если все богатые люди будут жертвовать на социальные нужды, наверняка не будет больше бездомных в Америке, — в который раз пожал плечами Римо.
— Значит, если я актер и мой годовой доход выражается семизначной цифрой, я должен направо и налево раздавать свои бабки, да? Я их, знаешь ли, заработал. Так с какой стати мне делиться с теми, кто и не почесался ради этого? Я на съемках “Армагеддона вчера” едва Богу душу не отдал. Ты сам поделился бы с первым встречным деньгами, за которые жизнью рисковал, а?
— Если бы это кому-то помогло — да, — кивнул Римо.
— Все равно это не решение проблемы.
— А фильмы ваши — барахло! — И Римо отвернулся.
Соседкой актера оказалась полная женщина в рваном розовом свитере, натянутом на хлопчатобумажное платье.
Римо присел около нее.
— А что думаете вы, мэм? Сможет эта... мм... процессия на ступенях Капитолия помочь вам обрести потерянное жилище?
— Никакое оно не потерянное! — огрызнулась женщина. — Скажу больше — вам бы такое. К вашему сведению, я — президент Вспомогательной женской лиги при Совете американских церквей. И я слышала, какие мерзости вы говорили нашему доблестному борцу за права обездоленных. Вам следовало бы знать, молодой человек, что дармовые деньги никогда не решат никаких проблем. Вынудить правительство принимать больше социальных программ — вот единственный путь покончить с общенациональным бедствием.
— Разумеется. — Римо поспешил удалиться.
Следующим его собеседником оказался пыльного вида молодой человек. Римо принял его за мусорщика. Он оказался аспирантом Гарварда, работавшим над диссертацией о бездомных, под которую получил двухмиллионный грант. Попались Римо также два репортера столичных газет, которые у него на глазах тут же передрались из-за того, кому принадлежат исключительные права на завтрашнюю публикацию.
— Хоть один настоящий бездомный тут есть?! — возопил Римо с верхней ступени лестницы, оглядывая людской муравейник.
Руку поднял гарвардский аспирант.
— Родители на прошлой неделе выгнали меня из их дома в Майами. Есть!
— Вот и сиди тут. — Один из сыновей актера поднялся и принялся резво спускаться вниз по ступеням. — Я со всяким дерьмом не общаюсь. Пока, я пошел.
— Я с тобой, — поднялся вслед за ним его братец.
— Сесть, ублюдки! — взревел их папаша. — Где ваша общественная совесть, подлецы?
— У тебя в заднице, — хором ответили детки.
— Там же, где и твоя, — снизошел до разъяснений старший сынок. — Тебе до всего этого дерьма примерно столько же дела — только ты хочешь сделать рекламу для очередной твоей говенной картины, папочка. Про семью бездомных — с нами, разумеется, в главных ролях. Мой совет — пошли это к черту. Потому как мой счет теперь раза в два побольше. В связи с чем, родитель, я начинаю собственный проект.
— Ах ты, неблагодарный урод! — загремел отец, вскакивая.
На ступенях завязалась драка, и Римо, неприязненно поморщившись, проследовал далее. На сей раз он не стал скрываться от полицейских, и один из них окликнул его.
— Эй, мистер, вы тоже участник демонстрации?
— Ну нет, — Римо покачал головой.
— Тогда мне придется попросить вас уйти отсюда. Право на участие — только по персональным приглашениям, сэр.
— Как это я сразу не догадался, — хмыкнул Римо. Подумав, он остановился. — Слушайте, а настоящих бездомных вы здесь когда-нибудь видели?
Полицейский скептически взглянул на Римо.
— В Вашингтоне? Где работает правительство? Да вы что, сбрендили, мистер?
— Похоже, не я один, — пробурчал себе под нос Римо, кинув последний взгляд на ступени, где орава псевдоотщепенцев готовилась к последнему и решительному протесту.
Чиун, Мастер Дома Синанджу, ждал Римо в номере гостиницы в Джорджтауне, который они сняли на двоих несколько дней назад.
— И скольким же бездомным мы помогли сегодня? — ядовито поинтересовался он, когда Римо появился в дверях.
— Об этом, — мрачно ответил Римо, — я не желаю разговаривать.
Усевшись на диван, Чиун демонстративно повернулся к Римо спиной и уставился в телевизор. Все то время, что они работали в Штатах, телевизор был его первым и единственным развлечением. Римо, однако, не мог спокойно лицезреть восседающего на диване Чиуна. Чиун был корейцем — за восемьдесят, хрупкого сложения, с жидкими седыми прядями на подбородке и над воротником кимоно... В общем, место ему было на тростниковой циновке. Раньше, в старое доброе время, он и мог сидеть только на ней...