Дамоклов меч
Шрифт:
Ныне Мастер Синанджу, облаченный в безупречно сшитый костюм-тройку, не без комфорта расположился на широченном диване. Вернее, костюм был бы безупречным, если бы не одна деталь — под страхом смерти Чиун заставил портного сделать рукава на полметра длинней, чтобы прятать в них отягощенные длиннющими ногтями пальцы.
— Я же говорил тебе, что нет никаких бездомных в Америке, — соизволил наконец подать голос Чиун, скосив глаза в сторону Римо. — Америка — слишком большая и великодушная страна, чтобы позволить даже самым ничтожным
— Я же сказал, что не желаю об этом говорить, — отрезал Римо, не поворачиваясь.
— А раньше тебе хотелось, — не унимался Чиун. — Раньше ты говорил только об этом, и ни о чем более. Целый день — и только о том, как хочется тебе помочь несчастным, у которых нет ни еды, ни крыши над головой. А я еще тогда отвечал тебе — на всем пространстве между Канадой и Мексикой ты не найдешь ни одного такого. Я просто-таки уверял тебя. Но ты, конечно, не слушал. Вместо этого ты настоял, чтобы мы приехали в этот город — помогать несуществующим людям с их придуманными тобой неприятностями.
— Тебе, — огрызнулся Римо, — ехать было вовсе не обязательно.
— Но я приехал. Вместе с тобой. И вместе с тобой бродил ночами по улицам. И никаких бездомных я там не встретил. Поэтому я вернулся в этот отель — ждать, пока ты придешь и признаешь наконец свою ошибку.
— Чего это ты там смотришь? — Римо сделал попытку переменить тему. — Снова “Три куколки-2”?
Морщины Чиуна сложились в печальную гримасу.
— Нет. Я больше их не смотрю.
— Неужели? — подивился Римо. — А мне казалось, они тебе нравятся. Они воплощают все самое великое, что есть в Америке. Не ты ли это, помнится, говорил?
— Это было раньше.
— А потом?
— Повторные показы.
— Повторные — что?
— Показы. Они показывают одно и то же, пока нормальный человеческий мозг не наполняется этим, как губка, и перестает что-либо понимать.
— Настоящие культурные американцы, — не преминул ввернуть Римо, — называют это повторной демонстрацией.
— Демонстрация. Показ. Какая тут разница? Для чего показывать по нескольку раз одну и ту же картину? Вот когда по телевизору показывали любимые мной прекрасные драмы, никаких этих повторных... показов и в помине не было.
— Да ведь твои мыльные оперы по два раза и не показывают, — ухмыльнулся Римо. — Наверное, даже там понимают — второй раз их никто не станет смотреть. Одного раза более чем достаточно. Лучше придумать какую-нибудь новую тягомотину — ее точно проглотят.
— В настоящем искусстве, — наставительно изрек Чиун, — главное внимание уделяют деталям.
— Так что ты все-таки смотришь на сей раз, папочка? — снова спросил Римо, усаживаясь рядом с Чиуном на диван.
Диван прогнулся под его весом. Римо поморщился. В последнее время он избегал даже стульев, предпочитая в качестве сиденья надежный паркетный пол. Римо сполз на ковер, и его позвоночник, выпрямившись, принял более привычное его хозяину положение.
— Сейчас, — возвестил Чиун, — я смотрю Читу Чин. Она прекрасна.
— О, Боже! — скривился Римо. На экране действительно появилось напоминавшее по цвету и фактуре целлулоид лицо патентованной телевизионной красавицы. Голосом, больше напоминавшим визг циркулярной пилы, она запела песню, от которой у Римо сразу заломило зубы.
— Она, — Чиун обратил к Римо счастливое лицо, — сейчас тоже в этом городе. Ты знаешь об этом?
— Она, как бы тебе сказать, везде. Ее по всей стране показывают.
— Великое счастье, — полуприкрыв глаза, вещал Чиун, — видеть корейскую женщину, добившуюся успеха в этой стране. Воистину Америка — земля неограниченных возможностей!
— Точно, — кивнул Римо, — если даже этой полиэтиленовой барракуде дали эфир. Про что она там воет, папочка?
— Не знаю. Я никогда не слушаю слов. Мне достаточно музыки ее голоса.
— А слова?
— Они мне не нужны. И потом, завистники все равно заставляют ее петь бессмыслицу.
— Ну уж если ты признал это, — Римо довольно осклабился, — это прогресс.
— Что ж, и я способен заметить некоторые — очень небольшие — недостатки даже такой великой страны, как Америка, — философски изрек Чиун. — Но их можно исправить. Я только что закончил свою новую поэму — в ней всего лишь одна тысяча семьдесят шесть стихов. Если люди с телевидения согласятся не пускать никому не нужную рекламу, Чита Чин вполне уложится с декламацией моей поэмы в то небольшое время, которое ей...
— Не думаю, чтобы какая-нибудь программа согласилась пустить Читу Чин с твоей поэмой вместо семичасовых новостей, папочка.
— Разумеется. Тем более что сама Чита не так важна...
— Ты и это способен признать? — изумился Римо.
— Конечно. Главное — это я. Мою поэму мы с Читой будем читать дуэтом.
— Вот об этом можешь сразу забыть, Чиун высокомерно взглянул на Римо.
— Я надеюсь, что Император Смит обо всем договорится с телевидением.
— Смит может только привести в состояние боевой готовности армию, авиацию и флот, — напомнил Римо. — На большее его полномочия не распространяются. Чтобы он смог убедить президента какой-нибудь телекомпании отменить новости в семь часов... Что-то я сильно сомневаюсь в этом.
— А я слышал, — не сдавался Чиун; — что эти программы новостей в последнее время испытывают... как их... финансовые трудности.
— Твое трио с поэмой и Читой Чин вряд ли спасет их от краха. Поверь мне, папочка. Я знаю, что говорю.
— Нет, это я знаю. Разреши напомнить — Мастер Синанджу не ты, а я. Конечно, ты проделал немалый путь по дорогам великого искусства Синанджу. Тебе скоро могут присвоить первую ступень мастерства. Когда-нибудь — кто знает — ты, может быть, даже будешь уметь все, что и я умею. Как видишь, я признаю и это. Почему нет? Имея такого наставника...