Дамский выстрел
Шрифт:
— Ты рано пыхтишь, Светлая. Тебя ведь так зовут? Когда я прятался в кустах на дюне, слышал, как тебя звал комитетчик. Тогда же узнал и про «Усадьбу». Ночью нанес визит, позаимствовал ключи от вашей тачки. А то ведь свою машину мне тоже пришлось спалить. Как там водолазы, все еще ищут мое тело на морском дне?
Дорин заржал, задрав лицо к потолку, потом схватился за шею, видимо от боли, посмотрел на пальцы. Из-под повязки сочилась кровь. Его физиономия исказилась, глаза остекленели. В руке, взметнувшейся ввысь, блеснул тонкий стальной клинок. Я узнала грозное оружие — морской кортик. Дорин резко склонился надо мной. Острие клинка хищно рыскало в сантиметре над моим лицом.
— Ты
— Ты конченый урод. Тебя надо кастрировать, — брезгливо скривилась я и плюнула маньяку в лицо.
— Дрянь! — Он замахнулся кортиком.
Я ждала удара, как избавления. После предательства Коршунова жизнь потеряла для меня смысл. Коршунов врал мне с самого начала. Он посвящал меня в секреты и даже не взял подписку о неразглашении, потому что не собирался оставлять в живых. Он выжал мою память, попутно убеждая, что Коломиец друг. Он дергал за ниточки, и я, как безмозглая марионетка, покорно села в машину убийцы. Мне удалось вырваться, но для чего? Чтобы уйти от простого убийцы и оказаться в лапах изощренного маньяка. Зачем мне жить? Я совершенно одна. Из-за роковой ошибки я не могу встретиться с сыном, а любимый человек оказался коварным предателем.
— Бей! — крикнула я. — Бей, сволочь!
По лицу Дорина пробежала судорога.
— Ты думаешь, я плохой? А ведь это я убил шпиона. Назаров хотел меня завербовать. Я согласился, но обманул его. Две пули в затылок — и шпиона нет. Я помог своей стране. Я всегда служил честно!
— Ты маньяк. Ты убийца и насильник.
— А знаешь, чем я их насиловал? В последние годы я придумал новый способ. Вот, то длинное и твердое, что всегда готово к проникновению в женскую плоть.
С диким блеском в глазах он продемонстрировал обоюдоострое лезвие кортика и сместил его к моему пупку. Я почувствовала холодок внизу живота. Я с ужасом поняла, чем именно искромсано влагалище юной девушки на Куршской косе. Теперь подобная участь предназначена и мне.
Дорин обрадовался моему испугу. В предвкушении удовольствия он оттянул ткань моих брюк, проткнул их и медленно двинул клинок. Захрустели рвущиеся нити, сверхострый кончик кортика полз по моему животу, смещаясь на лобок.
— А вот теперь можешь дергаться. Ну, давай же, давай, — с шипением подзадоривал маньяк.
67
Седьмой день, Калининград, 12-30
Кирилл Коршунов удивленно застыл перед распахнутой дверью квартиры. Он сразу узнал лучшего школьного друга. Все тот же прищуренный взгляд, немного оттопыренные уши и та же юношеская татуировка на правой руке. Только теперь ее не требуется скрывать.
— Ты пришел, чтобы увидеть свою дочь? — переспросил Дмитрий Коломиец.
Коршунов продолжал молчать. Только сейчас перед ним стали раскрываться те недомолвки, которые он игнорировал в общении с бывшей женой и школьным другом. Димка всегда любил Таню Волошину. Когда Коршунов покорил первую красавицу школы и скоропалительно женился на ней, будучи курсантом, Коломиец отступил в тень, но не изменил своим чувствам. Ему недолго пришлось ждать. Развод Кирилла и Тани последовал сразу после распределения Коршунова в горячую точку. Коломийцу повезло больше. Ему выпало служить в благополучном Калининграде. И Таня осталась с ним.
— Татьяна рассказала дочери о тебе месяц назад после автокатастрофы, когда временно пришла в себя. После похорон дочь захотела увидеть настоящего папу. И я дал ей твой телефон.
Кирилл Коршунов вспомнил тот шок от известия, что в его жизни появилась еще одна Таня — его дочь. Он несколько раз разговаривал с девушкой по телефону, но так и не решился на встречу.
— Где она? — спросил Коршунов, чувствуя, как каменеет тело.
— Таня в институте, — буднично ответил Коломиец.
— Покажи ее фотографию.
— Ты пройдешь?
Он мотнул головой.
С первых мгновений, разглядывая снимки, он отметил, как же она красива. Девушка удивительно походила на ту Татьяну, в которую он влюбился, с которой убежал с выпускного, с которой целовался до крови в губах, с которой стал мужчиной. Он мог бы качать дочурку на руках, наблюдать, как она учится ходить, называет его папой, грызет колпачок ручки, готовя уроки, вытягивается в угловатого подростка, капризничает, примеряя платья, смеется и грустит, наливается соком юности, превращаясь в красавицу. Но все эти годы рядом с ней находился другой человек. А он был далеко и даже не подозревал о маленьком чуде. Так имеет ли он право сейчас вмешиваться в ее жизнь?
Кирилл принял мучительное решение, и его отпустило. Он вспомнил, ради кого так спешил к Коломийцу.
— Я дал твой телефон одной женщине, Светлане. Она в опасности, — сказал он.
— Никто не звонил.
Кирилл вернул снимки, сжал обеими руками ладонь Коломийца и решительно выдохнул:
— Таня твоя дочь.
Он хлопнул друга по плечу, сжал губы и побежал вниз по лестнице. Он не имеет права вторгаться на территорию чужого счастья.
— А как же?.. — крикнул вдогонку Коломиец.
— Скажи, что я погиб!
Коршунов ничуть не шутил. Его слова отражали действительность. Он не улетел в Москву, как приказывал генерал, а остался здесь ради любимой женщины. И теперь, как и она, он превратился в мишень.
68
Седьмой день, неизвестный сарай, 13-40
Я смотрела на вооруженную кортиком руку Дорина и вспомнила другую руку, угрожавшую мне. Когда водитель, представившийся Коломийцем, направил на меня пистолет, его курточка натянулась, а запястье обнажилось. На нем не было ни часов, ни татуировки! Коршунов дважды акцентировал мое внимание на грубой юношеской наколке на руке друга. Это был не Коломиец! Я попала в ловушку. Письмо писал не Кирилл!
Теплая волна обогрела сжатое болью сердце. Я снова захотела жить. Но, кажется, слишком поздно.
Дорин постепенно входил в раж. Маньяк то невнятно бормотал, то издавал животный стон, и тогда его кортик царапал меня до крови. Он уже разодрал в клочья мои брюки и принялся за трусы. Ему нравилось действовать медленно. С особой звериной нежностью он рвал острием кортика мое белье, оставляя кровавые узоры на теле.
Вот он задрал блузку и увидел пирсинг в пупке. Его язык вывалился и жадно облизал раскрытые губы. Он замахнулся кортиком и с рычанием воткнул его в топчан меж моих бедер. Если бы он ударил в живот, то проткнул меня насквозь. Освобожденная рука маньяка потянулась к пупку. Сильные пальцы вцепились в золотое украшение и некоторое время играли им. Он наслаждался блеском холодного золота и теплым свечением алой крови на бледной коже. Золото и кровь возбуждали его. Он уплывал в своих фантазиях в извращенный мир особых наслаждений. Однако в какой-то момент кровавого узора ему показалось мало. Дорин сжал пальцы, надвинулся на меня, заглянул глубоко в зрачки, криво улыбнулся и рывком выдрал пирсинг из пупка.