Дамы плаща и кинжала (новеллы)
Шрифт:
Для начала она дала такую подписку:
«Я, Голубовская Ольга Федоровна (Феррари Елена Константиновна), добровольно, без всякого принуждения, вступила в число секретных разведчиков Регистрационного отдела. Сущность работы разведчика и условия, в которых приходится вести работу в тылу противника, я уяснила вполне и нахожу возможным для себя ее вести, т. е. нахожу в себе достаточно хладнокровия и выдержки при наличии опасности и достаточно силы воли и нравственной силы, чтобы не стать предателем. Все возложенные на меня задачи и поручения обязуюсь выполнять точно, аккуратно и своевременно с соблюдением строгой конспирации».
После еще одного курса специального обучения она вместе со своим новым любовником Федором Гайдаровым (подпольные клички «Морская волчица» и «Пират») была направлена в Крым. Стоял 1919 год, Красная армия вышибала белых вон… Добрармия Деникина, части Врангеля уходили морем кто куда: в Турцию, в Грецию, потом на Балканы, в Германию, во Францию.
Задание Феррари и Гайдарову было — уйти вместе с Добрармией, затерявшись в числе гражданских эмигрантов, которых на английских судах (частью вывозили беглецов англичане) было множество. Однако разведчиков задержали вполне уважительные причины: пробираясь на юг, оба перенесли сыпной тиф и прибыли в Одессу много позже панического бегства белых.
Доложившись в Москву, куда уже переехал Региструпр, они надеялись на получение нового задания, однако реакция Драбкина-Гусева и Деливрона, а также Дзержинского была устрашающей. Смысл секретной депеши кратко сводился к следующему: лучше вам застрелиться, товарищи, и поскорей, а уж каждый себе или друг другу пули пустите в лоб, решайте сами. Это ваши личные трудности. Попытаетесь бежать — вас найдут: «У Революции руки длинные».
Елена Феррари была потрясена. Ей приходилось кое-что читывать из истории Французской революции. Якобинцев большевики считали своими учителями. «Красный революционный террор» в России был смесью французского с нижегородским, вернее, петроградским, московским… etc. Однако среди якобинцев было немало очень умных людей. Именно они — слишком поздно для себя! — сформулировали вывод, что революция пожирает своих героев…
Елена Феррари испугалась. И тут пришла новая депеша из Центра, в которой проштрафившимся агентам уже не столь настойчиво советовали приставлять пистолет к виску. Им был дан шанс смыть грехи кровью — желательно чужой, но очень могло статься, что с примесью своей. Предписывалось совершить диверсию, которая окончательно подорвала бы надежды Добрармии на возрождение.
Какую диверсию? А вот такую…
Пароход «Адриа», после того как перестал быть штаб-квартирой Красного Креста, совершал постоянные оживленные сношения с советскими портами Черного моря. Приходя в Константинополь и уходя, «Адриа» никогда прежде не занимала места вблизи «Лукулла», имевшего стоянку в стороне от фарватера. И на этот раз «Адриа» шла обычным для судов путем и лишь затем, выйдя на линию «Лукулла», свернула с фарватера.
Разрезав почти пополам яхту, «Адриа» дала задний ход, вследствие чего в пробоину хлынула вода. Этот задний ход противоречит морским правилам! Яхта, даже и протараненная, могла оставаться на плаву, удерживаемая носом теплохода. Задний ход довершил ее гибель.
Любопытно, что значительная часть команды была спасена бросившимися на место катастрофы турецкими лодочниками, которые поспешили на помощь еще до несчастья, увидев, по их словам, как «Адриа» неожиданно свернула на «Лукулл». С «Адрии» никакой помощи подано не было.
Тотчас пассажиры «Адрии», которые в прошлый раз пришли на ней из Батума, вспомнили, что незадолго до выхода парохода из советского порта туда прибыл из Москвы поезд со сформированной в Москве новой командой из Чеки. А впрочем, это все могли быть только слухи…
Это не были слухи. Потопление «Лукулла» было организовано и осуществлено под руководством Феррари и Гайдарова. Именно ими была разработана операция по замене команды парохода «Адрия». Сами разведчики в это время были уже под видом сотрудников Красного Креста в Константинополе, где, кстати сказать, оказалось довольно много советских: как правило, различных торговых представителей.
В ту пору Константинополь представлял для беженцев из России огромное преимущество. В нем не было тогда хозяев. Все были гостями, в том числе и сами турки. Таким образом, русские, прибывшие из Крыма, чувствовали себя почти дома. Потом сами эмигранты говорили, что никогда и нигде, даже в гостеприимных балканских странах, они не чувствовали себя больше дома, чем в девятнадцатом — двадцать первом годах в Константинополе.
Именно русские сделали Константинополь столичным городом. Всюду были русские, звучал русский язык, виднелись русские вывески, проявлялись русские нравы. Улица Пера, на которой поселилось огромное количество эмигрантов, стала русской улицей. Русские рестораны вырастали один за другим. Некоторые из них были великолепны.
Русские дамы — образованные (среди них были даже магистрантки международного права!), элегантные, говорящие на пяти языках — нашли хороший заработок в этих ресторанах, придавая им пышность, элегантность, изящество.
В городе ставились спектакли, проходили литературные вечера. Издавалось несколько газет, которые повторяли те слухи, коими полнился город. И тогда по Константинополю пробегали электрические искры сенсаций. То сразу в трех газетах появлялось известие, будто 30-тысячная армия Врангеля, которая расквартирована в Галлиполи, готовится к вторжению (или уже вторглась!) в Болгарию и Югославию. То разносился слух: Совнарком переехал из Петрограда в Москву (это была правда). То говорили о случившемся в Москве перевороте и о том, что умер Ленин (увы!)…
Конечно, русским было в Константинополе скучно. Однако выручали… пожары. Они весьма развлекали народ. Каждый раз сгорало не меньше квартала. Рассказывали, что каждые сто лет город выгорает дотла.
Тушили пожары квартальные команды, действуя какими-то игрушечными насосиками. Спасать имущество было отчего-то не принято. Вот тут-то и годилась русская застоявшаяся от безделья отвага. Добрармейцы так и лезли в огонь, «руку правую потешить»! Еще долгие годы жил в Константинополе рассказ о каком-то солдатике, который, сугубо от нечего делать, пошел поглядеть на пожар, потом от нечего же делать взобрался по стене на третий этаж турецкого дома (представляющего сигарную коробку, поставленную ребром), по той же причине принялся выбрасывать вещи из объятого пламенем этажа, куда пожарные даже не пытались проникнуть. Когда стало невмоготу, солдатик исчез… вывинтив для своих квартирных хозяев, тоже русских, несколько электрических лампочек, которые стоили большие деньги и которым при пожаре все равно было пропадать…
К таким проявлениям загадочной славянской души турки относились с плохо скрываемым восторгом. Однако новых русских — вернее, советских — тихо ненавидели.
Это были редкостные хамы, которые задирали всех подряд. Н.В. Чебышев, редактор войсковой газеты, так описывал в своих воспоминаниях одну из встреч с каким-то «советским»: «Мы были в ресторане. Там нам показали некоего господина — торгового представителя большевиков. Внешность у него была самая невообразимая: разъевшейся свиньи. Однако при нем была весьма милая и утонченная дама. Теперь таких красавиц в Константинополе много. Они оказывают приезжим услуги определенного свойства. Какой-то итальянец пригласил ее танцевать. Совдеповец с яростью набросился на галантного потомка древних римлян и выволок его за дверь. И в темноте начали раздаваться удары стека, из которых каждый попадал куда следует. Будто станок работал! Избиваемый, по-видимому, не сопротивлялся, а только изумленно восклицал: