Дань кровью
Шрифт:
Давайте скажем нашему королю и нашей королеве: здравствуйте многая лета!
Все присутствующие снова запели «На многая лета…».
Король и королева медленно двинулись к выходу. За ними по парам выстроились все гости. Поздравления и целования начались только во дворе.
Пиры и торжественные приемы продолжались три дня. Затем гости начали друг за другом разъезжаться. Князь Лазарь, Вук Бранкович и братья Мусичи отправились в обратный путь вместе. Молодые Вук и Мусичи вырвались немного вперед, чуть позади ехал князь Лазарь. Он понимал, что у молодежи после этой коронации возникло немало вопросов, на которые им хотелось бы ответить самим, без него. И он с удовольствием отстал от них,
Метрах в пятидесяти от князя Лазаря ехала карета, окруженная со всех сторон плотным кольцом ратников из личных дружин четырех великашей. В карете ехали княгиня Милица с дочерью Марой, женой Вука Бранковича.
— И все-таки, я не понимаю князя, — произнес Стефан Мусич. — Зачем он отдал корону Сербии Твртку?
— Ты думаешь, что он отдал корону лишь три дня назад? — возразил Лазарь Мусич, тезка и любимый племянник князя, а также его крестник. — По-моему, это произошло гораздо раньше.
— Когда? — снова спросил Стефан.
— Не после ли разгрома жупана Николы Алтомановича? — подключился к разговору Вук Бранкович.
— Вы думаете, это было соглашение? — не унимался Стефан.
— И не без участия старца Ефрема, — заключил Лазарь Мусич.
Ветер обгонял кавалькаду всадников и снова возвращался назад, теребя перья на шляпах и играя длинными волосами великашей. Солнце то и дело жмурилось, пряча свои огненные очи в тяжелых серых тучах и снова открывая их. Но дождем не пахло. Птицы летали высоко, а сурки и суслики храбро бегали в высокой степной траве, иногда высовывая у обочины дороги свои любопытные мордочки.
Князь Лазарь любовался молодежью. С такою можно пойти и в огонь, и в воду, и в бой с османами. Высокий, широкоплечий рыжеволосый Вук Бранкович даже среди богатырей-братьев выделялся. А Стефан и Лазарь Мусичи — оба светловолосые, с кудрявыми, ниспадающими на плечи волосами — мало чем напоминали своего отца, чельника Мусу. Разве что своими большими глазами и маленькими усиками. Стефан более круглолиц, черты лица крупнее, чем у младшего брата. У того же и лицо удлиненное, и борода поменьше и пореже.
— Ну что ж, после Лазаря, пожалуй, единственный, кто достоин носить королевский титул, — это Твртко, — Стефан посмотрел на своих друзей, ища согласия с его словами. Но те ехали молча, никак не прореагировав на последние слова Стефана. — И все же князь мог бы и раньше нам сообщить о своем соглашении с Твртком.
Твртко Котроманич действительно и вне всякого сомнения был самым ярким правителем Боснии и одной из самых замечательных личностей всей боснийской истории. Решительный и прямолинейный, когда нужно было что-либо осуществить; внимательный и осмотрительный, когда нужно было что-либо понять и осмыслить; могучий и дальнозоркий, когда нужно было что-либо совершить. К власти он пришел очень молодым (когда ему не было еще и шестнадцати лет), как и его сюзерен и знаменитый современник Людовик Великий, но он сразу же, с первых шагов дал понять (в отличие от царя Уроша, другого своего современника), что у него есть сила воли, способность и возможность исполнить все задуманное. Этого не могли отрицать ни его враги, ни его друзья, а и тех, и других у Твртка было немало. Однако коронация боснийского бана невольно вызывала сравнение с еще одним его современником, пожалуй, самой могущественной фигурой на Балканах и одной из самых величественных и своеобразных в Европе в XIV веке.
— Не кажется ли тебе, князь, что в Боснии родился новый Душан? — Вук Бранкович слегка попридержал коня и повернул свое круглое лицо, украшенное большими соломенными усами, к Лазарю.
Князь понял, что теперь пришло
— Перед глазами Душана всю жизнь маячил далекий блеск цареградских куполов, которые он видел в ранней молодости, у Твртка же родные горы и долины являются средоточием силы народа и державы.
И все же, как ни казалось это парадоксальным, в данном случае правы были оба — и Вук, и Лазарь. Да, многое было общим в чертах и в деятельности Душана и Твртко, но многое было и диаметрально противоположным.
Оба были великими личностями. Оба достигли великих успехов. Они не только были правителями, не и полнокровными носителями государственного строя, созданного ими самими. Первый сербский император и первый боснийский король как бы воплотили в себе всю энергию своего небольшого, но славного народа. Все их силы были подчинены широким замыслам. Всякое их движение показывало полную концентрацию воли. Обоих природа наделила и одинаковой судьбой. Их дело, вознесенное ими на самую вершину государственной мысли, некому было продолжить; под грузом их достижений надорвались их слабые наследники. Оба умерли в самом расцвете сил (Душан в сорок шесть лет, Твртко в пятьдесят три года) и именно тогда, когда их присутствие было жизненно необходимо, чтобы удержать, упорядочить, организовать и обласкать рожденное ими детище.
Однако в том, что нужно было организовать и обласкать, и кроется их диаметральная противоположность.
Душан по своему характеру был завоевателем. Он стал государем не только для сербов, но и для значительной части греков и албанцев. В состав его империи вошли земли, которые не имели ничего общего с сербской историей, в сербскую культуру влилась культура греческая (именно так, а не наоборот, и в этом вся трагедия), более передовая по своему развитию, более разнообразная по своим традициям, более древняя и национально осмысленная. В этом и крылся вирус страшной болезни, мгновенно после смерти Душана поразившей молодой и еще не окрепший организм Сербской империи. Она не имела шансов на выживание.
Концепция же Твртка была более реальная, более национальная, если, конечно, можно говорить о какой бы то ни было национальности в конце XIV века. В состав его государства входили только сербы, боснийцы, а чуть позже и хорваты, в жилах которых текла одна, славянская, кровь, прошлое и настоящее которых были связаны одной, неразрывной нитью истории.
Похоронив Милко, Зорица собрала свой нехитрый скарб и, долго не раздумывая, отправилась в путь. Она не хотела оставаться одна в этом большом и чужом для нее городе. Медлить не было смысла. Будучи уже на девятом месяце беременности, она спешила домой, даже не задумываясь, какими неприятностями ей это может грозить. Она не думала и о том, как ее примут в доме, из которого она сбежала полтора года назад. Она верила, что родительское сердце растает при виде всех ее несчастий. Таиться же дальше она не могла, да и не хотела. Расскажет все как есть. А там будь что будет. Смысл жизни после гибели Милко потерян для нее.
Ветры и пурга, снег и дождь, болота и реки, леса и горы вставали на ее пути, ее мучили голод и жажда, порой отчаяние доводило ее чуть не до самоубийства, но она все же дошла домой. Едва успев войти в родимый, избеганный с самого детства вдоль и поперек двор, Зорица тяжело рухнула наземь, забившись в предродовых схватках, призывая на помощь мать. Услыхав стенания и всхлипывания, из дому выскочила Драгана и обомлела, настолько неожиданным было появление дочери. Они с Андрией давно ведь похоронили ее; после того, как Гргур нашел в лесу узелок с ее вещами, они перестали надеяться на лучшее. И вдруг…