Дань псам. Том 1

Эриксон Стивен

Я отрекаюсь от тебя, Аномандр Тиамова Кровь и от всех своих первых детей. Отныне ваш удел – бесцельно блуждать по мирам. Ваши деяния не принесут плодов. Ваша жизнь станет источником нескончаемых смертей. И Тьма – мое сердце – навеки закрыта для вас.

Аномандр так и стоял неподвижно, а Коннест Силанн закричал и больно упал на колени.

Незримая рука пролезла к нему в душу и что-то оттуда вырвала. Наступит день, и он поймет, что именно: надежду.

Он смотрел на трепещущий огонек фитиля и размышлял, почему верность так легко заменяет собой отчаяние – перекладывая отчаяние на плечи лидера, ты словно освобождаешься от всего, что может причинить боль. Воистину верность – это обмен, от которого обе стороны проигрывают. Одна теряет всякую волю, другая – всякую свободу.

Одна сторона теряет волю.

Другая…

Этот медного оттенка клинок, длиной в руку, выкованный в самой Тьме еще в Харканасе, передавался по наследству в Доме Дюравов. После того как меч вышел из Густовой кузницы, его держали в руках только три предка Спиннока, не оставив на оружии ни единого следа: ни вмятин на роговой рукояти, ни стесанной резьбы на яблоке, которое подгонялось под баланс; ни зазубрин на лезвии после заточки. Такое впечатление, будто мастер-оружейник выковал клинок специально для Спиннока, под его привычки, предпочтения и стиль ведения боя.

В своих предках он видел и свою судьбу. Как и меч, он был лишь одним из многих, неизменным, но знал, что ему суждено стать последним. И однажды, возможно, в скором будущем, кто-то вынет меч из его омертвевших пальцев, поднесет к свету, чтобы рассмотреть. Клинок выточен водой, лезвие почти багровое, с одной стороны более острое, с другой – более плоское. Приглядевшись, этот кто-то увидит непонятные знаки в ложбине вдоль всего клинка и задастся вопросом, что они означают. Хотя, может, и нет.

Потом оружие повесят на стену как трофей, либо продадут на черном рынке как добычу, либо снова сунут в ножны на

поясе или за спиной, чтобы оно и дальше выполняло свое предназначение: разрывало плоть, проливало кровь и отнимало жизнь у смертных. И все, к кому попадет этот меч, будут проклинать неудобную роговую рукоять, странные зазубрины и когда-то превосходную заточку, которую ни один рядовой кузнец не в состоянии повторить.

Чего Спиннок представить не мог, так это того, что меч окажется брошен где-нибудь в траве, пока клинок не покроется пылью, пока масло не высохнет и ржа не разъест металл, подобно язве, пока оружие вместе с костями последнего владельца не превратится в черную бесформенную массу и не смешается с землей.

Положив меч на голые колени, Спиннок Дюрав втирал остатки масла в клинок. Вырезанные по железу символы переливались, будто живые, и древние чары очнулись, чтобы защитить металл от ржавчины. Они слабели: возраст не шел на пользу никому, даже магии. Даже мне. Печально усмехнувшись, Спиннок убрал меч в ножны и, подойдя к двери, повесил оружие на крюк.

– Одежда тебя не красит, Спин.

Он обернулся и окинул взглядом стройную женщину, которая лежала поверх одеяла, раскинув руки в стороны и раздвинув ноги.

– Ну как, очнулась?

– Не льсти себе, – проворчала она. – Ты и сам прекрасно понимаешь, что мое временное… отсутствие никак с тобой не связано.

– Никак?

– Ну, лишь отчасти. Я ведь странствую по Тьме, и порой меня заносит довольно далеко.

Несколько ударов сердца Спиннок смотрел на женщину.

– В последнее время все чаще.

– Да.

Верховная жрица поднялась и, поморщившись от боли, потерла поясницу.

– А помнишь, как легко было раньше, Спин? Наши юные тела были словно созданы для этого, желание рука об руку с красотой. Мы гарцевали, готовые наброситься друг на друга, будто хищные цветы. И нам казалось, что важнее нас в мире никого нет. Мы первые соблазнились желанием, а потом соблазнили остальных, многих и многих…

Конец ознакомительного фрагмента.