Дань саламандре
Шрифт:
Именно путем откровений.
Странно, что происходило это двадцать пять лет назад – здесь, в этом доме.
Как раз в двух шагах от того места, где стою я сейчас.
Да, начинкой тюбика оказалась какая-то паста. Но предназначенная, как оказалось, вовсе не для того, чтобы «ваши зубы соединили чистоту жемчугов и сверканье бриллиантов» – о нет!
Это была контрацептивная паста.
Еще до наступления ночи я прочел в Медицинской энциклопедии: такая паста нужна, чтобы трахаться, трахаться, трахаться.
...У него, у этого молодого, были ярко-синие глаза, ярко-зеленый свитер, ярко-черные волосы – он был очень похож на самца навозной мухи. Наглый, он как-то особенно мерзко вонял одеколоном. Казалось, от него можно было этим запахом заразиться. Ему, как я узнал уже в своем взрослом состоянии, особенно были по вкусу голодные до новых физиологических впечатлений провинциальные матроны – с их обманно-сомнамбулическими движениями русалок, кругозором садовых улиток и мозговым развитием морских звезд. Моя родительница как раз входила в этот – во всех отношениях ограниченный – совокупный контингент.
Смешно сказать: во мне на всю жизнь остался страх перед тюбиками. Мои клиенты, конечно, не знают, что я, рекомендуя им те или иные зубные пасты, незримо корчусь от боли. Ох, Эдгар, не народился еще на тебя Фрейд соответствующего ранга!..
...И вот я верчу в руках целых три тюбика. Два из них абсолютно нетронуты, девственны – и напоминают мирную супружескую чету желтых, жирных, безволосых гусениц. Третий же, багровый, полностью истощен: он морщинистый, плоский; несколько раз подвернутый снизу – практически укороченный на треть. Выбросить, что ли?
Выбрось. Зачем читать надписи на тюбиках, Эдгар? Написано мелко... Summertime... ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла... Summer rain... ла-ла-ла-ла-ла-ла... Massage from heaven... Изливающийся с лазурных небес? Он помогает только в том случае, если гармонично соединить его с напитком Gautier. Опорожним еще рюмочку... Так что же написано на багровом тюбике?
Почти ничего: «Применять при температурах от 0° до –1° Цельсия». Мирная надпись. Ноль градусов, ноль информации... Выбрасываем.
А на этих двух, девственных, значится: «Применять при температурах от –5° до –15° Цельсия». Эти мы оставим. Вдруг Арлана опять вознамерится слетать туда, где зимой бывает настоящий мороз!
Теперь уже вместе поедем. Обожаю искрящийся снег, заиндевелые ели, крутые спуски... Закрою свой кабинет. Пускай даже вся администрация этого гнусного городишки, в полном составе, извивается в Рождество от зубной боли.
Настоящий мороз... Он сейчас пробирает меня до мозга костей.
...Она каждый день звонила мне – оттуда, из этого австрийского Майрхофена, куда ездила с сестрой и ее мужем, агентом по продаже недвижимости... Ах, сосульки! на варежках! как в детстве! Чуть не отморозила себе нос: янтарно, ясно, морозно... И, знаешь, лизнула, на спор, металлический поручень подъемника... ну да, немного перед тем выпила... Осторожно там, Арлана... не сломай себе чего, медвежонок... О’кей... постараюсь... А дети не изводят тебя, Арлана? Какие дети? Ну, я прочел, что этот курорт хорош для детей... для начинающих в целом... Нет-нет, дети – где-то отдельно...
Стоп. Холодно. Очень холодно. В тридцатиградусную жару я чувствую на своем затылке ледяной панцирь. Чёрт! Почему? Полностью использована мазь для ноля градусов.
Мазь для нуля градусов
А для минус пятнадцати – даже не тронута...
Эдгар, сохраняй выдержку. Возможно, она честно извела всю мазь для минус пятнадцати. И тюбик выбросила там же. В Майрхофене.
Допустим. Но почему же полностью выжат багровый тюбик? Да, вот этот: «Применять при температурах от 0° до –1° Цельсия»? А что, если... just for fun... посмотреть в подшивке газет – карту погоды на горнолыжных курортах Европы? Да-да – с 20... по 29 декабря 19... года?
Джой, Джой, кис-кис-кис... Хочешь еще валерьянки, Джой? Давай хлебнем? Не хочешь?
Я тоже не хочу... Monsieur Gautier, здесь ли вы еще? Готовы ли снова оказать мне филантропическую услугу?..
Вооооот.
Наконец-то.
Лепнина на потолке пошла хороводом... Уже веселей...
В моей фамильной библиотеке, по периметру, идут полки, расположенные выше стеллажей: они предназначены для газет. Газеты начал собирать еще мой отец. Здесь скопились внушительные подшивки «The Times», стопки «The Sunday Times» – и множество разной прочей накипи на бульоне дней, годной назавтра же разве что для recycling. В целом – сотни пудов бумаги за целые десятилетия.
Это было что-то вроде нервного тика: отец смертельно боялся их выбрасывать. Возможно, ему казалось, что, когда почва затеется ускользнуть у него из-под ног окончательно, он успеет найти спасительное средство в том или ином газетном разделе. Он так и не понял, до последнего своего мгновения, что почва у него из-под ног ушла давным-давно и притом безвозвратно – одновременно с женой, рассудком и желанием жить. Последнее, что хранило ему верность до самой его смерти, был страх.
Сейчас я подвину лестницу чуть вправо, вон к той полке, и залезу под потолок. (Да уж, recycling! Отец оставил тебе, Эдди, своеобразное наследство – и вот... и вот ты, наконец, делаешь малодушную попытку им воспользоваться.) Сейчас полезу на потолок. Есть в этом действии нечто двусмысленное... Словно я претендую на лестницу Иакова... Да уж, Иаков! Вернее вот что: словно я, допившись до белой горячки, вообразил себя мухой...
О, если бы лесенка исчезла! Но нет: она стоит здесь, прямо передо мной, тоже доставшаяся мне от отца. Ей нет износу. Видимо, она переживет и меня. Хорошо, у меня нет детей, которых пережил бы этот ничтожный предмет!
Медленно лезу к потолку: розовотелое отравленное насекомое.
Выше... выше... еще выше...
Как странно здесь...
Как здесь пыльно...
Какой отчужденный вид имеет человеческое жилище при взгляде отсюда!
Мое ли оно, там, внизу?
Было ли моим?
Господи, как здесь бесприютно...
К тому же я голый.
Голый!
Правда, внизу мне, голому, еще бесприютней.
Оставим за скобками кашель, чиханье и прочие рефлекторные реакции нутра, пытающегося защитить себя от превращенного в пыль прошлого. О, если бы так же рьяно чихать могла и душа! О, если бы она могла так же зверски-азартно кашлять! Если бы могла душа – вот так же, в случае необходимости – очищать альвеолы свои от тяжкого праха памяти – и так же, рефлекторно, вбирать в себя свежий, молодой воздух!