Дангу
Шрифт:
Проснулся он под утро, когда только начало светать. Виной раннему пробуждению был свежий ветерок, который свободно проникал из-за почему-то отдернутой циновки.
Дангу повернул голову, чтобы посмотреть, на месте ли Григорий, и весь напрягся. Сон мгновенно слетел с него. Топчан был пуст. Подождав несколько минут, Дангу тихо встал, выскочил во двор, осторожно обошел его, разглядывая людей, спящих на топчанах. Потом вышел на улицу. Снова вернулся. Григория нигде не было. Подождав еще несколько минут, он поднял циновку в комнате Дарьи, вошел и начал осторожно ее будить. Она заворочалась, потом привстала, увидела
— Что? Рано еще вставать-то…
Дангу, глядя ей в глаза, четко произнес:
— Нет Григо!
ЛИЦОМ К ЛИЦУ
Григорий проснулся перед самым началом рассвета, когда небо на востоке над грядой гор еще не начало розоветь и звезды не погасли. Было очень тихо. Ночную тишину лишь изредка нарушали отдаленные звуки трещоток — каракари да выкрики сторожей: «Хабрдар! Хабрдар!»
Григорий зашевелился, забормотал:
— Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе… Царь небесный, утешитель, Дух истины, вездесущий и все наполняющий, сокровище благ и податель жизни, приди и поселись… — Он закашлялся, потом встал, перекрестился, нащупал халат, надел его и тихонько вышел, чтобы не разбудить Дангу. Тот спал богатырским сном, хотя обычно реагировал на малейшие шорохи и звуки, видимо, обилие вчерашних впечатлений его утомило.
Григорий неторопливо пересек двор караван-сарая, осторожно обойдя нескольких людей, которые спали на циновках, брошенных прямо на землю, завернувшись с головой в белые покрывала, завернул за угол дувала к отхожему месту. Внезапно кто-то рванул ему руки назад, лихорадочно скручивая их веревкой. От неожиданности Григорий потерял равновесие и повалился на бок. В следующее мгновение во рту у него оказался кляп. Чьи-то руки набросили на голову мешок. Наступил полный мрак. Потом Григорий почувствовал, как его подняли, перетащили через дувал, взвалили на лошадь и привязали к ней. Похитители изредка обменивались шепотом репликами, но понять ничего было невозможно. Григорий услышал приглушенный звон сбруи, лошадь пошла. Тренированное кавалерийское ухо безошибочно определило, что в сопровождении едут четыре всадника. Один время от времени удалялся, потом возвращался к группе. «Видать, дорогу разведывают, диаволы», — подумал Григорий.
Прошло довольно много времени. Лошади прибавили ходу, подгоняемые всадниками, которые теперь громко разговаривали на незнакомом россиянину языке, смеясь и перебивая друг друга.
От неудобного положения у лежащего поперек лошади Григория кровь прилила к голове. Связанные руки ломило, кляп раздирал рот… Лошади зацокали по камням. Послышалась громкая команда, и все остановились. Григория отвязали, грубо дергая за веревку, и он неуклюже свалился на каменные плиты. Сдернули с головы мешок, и яркий утренний свет ударил ему в глаза. Он обалдело заморгал, замотал головой, замычал — свело скулы. Вокруг стояла толпа пестро одетых разбойников.
Они захохотали. Один из них наклонился к Григорию и, чикнув ножом, разрезал завязки кляпа, потом освободил рот.
— Встань, кафир! — крикнул он и легонько пнул Семенова.
Григорий приподнялся на колени, потом, шатаясь, с трудом выпрямился во весь рост и осмотрелся.
Он находился на широком прямоугольном дворе, вымощенном большими черными каменными плитами. Двор был окружен со всех сторон полуразрушенными стенами с аркадами и колоннами. В глубине Григорий заметил высокую фигуру застывшего в танце идола с четырьмя руками.
— Господи прости!
В углах дворовой колоннады стояли ажурные беседки из белого камня, арки венчались ступенчатыми башенками.
— Никак дворец, что ль, какой? — сам себе сказал Григорий.
Еще он успел заметить справа широкую каменную лестницу, которая, как ему показалось, вела ко входу в высокую башню, сужавшуюся кверху, сплошь украшенную фигурами и украшениями. «Ни дать ни взять разверстая пасть чудища-юдища, — подумал он. — А ступени яко челюсти».
Все было сильно разрушено и носило печать запустения. Валялись упавшие плиты и камни — части стен и колонн, все заросло лианами и плющом, сквозь пол замощенного двора пробивались ростки бамбука, вдоль стен раскинули свои могучие кроны несколько баньянов. Повсюду прыгали и резвились обезьяны.
— Где ж я, Господи? И что со мной? — воскликнул Григорий, обращаясь на урду к окружавшим его людям.
— Это храм кафиров, — презрительно ответил один из них. — А привезли тебя сюда по приказу нашего господина, всемогущего Бадмаш-ака!
В это мгновение из низкого полуразрушенного строения выскочил человек и закричал:
— Хузур срочно выехал по важному делу в Шупиян, вернется после третьей стражи! Тащите этого фаренги во-о-о-н туда. — Он показал рукой в угол двора, где стояла храмовая сторожка.
— Хорошо, хорошо, Али джи!
Двое не церемонясь подхватили Григория за связанные руки и быстро поволокли вперед так, что он едва успевал перебирать ногами. Его с силой втолкнули в открытую дверь. Он упал на пол, застланный соломой. Скрипнули двери, звонко щелкнул засов, и Григорий остался один.
В голове сразу забились мысли, лихорадочно сменяя одна другую: «Что за людишки? Кто таков Бадмаш-ака? И зачем посадили под арест? Аль погубить хотят? Да и как там детки мои, Никитка да Дарьюшка? Чтоб схоронили мешок мой с добром да берегли его пуще глаза! Господи, спаси душу раба твоего Григория! Кто ж козни строит? Может, Парвезу хочется отнять бриллианты?»
В сторожке стояла полутьма, свет едва пробивался сквозь маленькое, забранное решеткой оконце под потолком. Становилось жарко. Связанные сзади руки болели и ныли. «Кутузка добра, не выбраться», — подумалось Семенову.
Чертыхнувшись, Григорий перевернулся на бок, поднялся и шатаясь подошел к двери. Пнул ее несколько раз и крикнул:
— Эй, ироды-бусурмане проклятые! Пить дайте! Пани, пани! Руки развяжите! Моченьки моей нету!
Ответа не было.
Через некоторое время снова грохнул ногой в дверь и снова закричал, заголосил, мешая русские слова с урду.
Снаружи что-то зашуршало, потом щелкнул засов, дверь приоткрылась, и усатый детина с ножом в руках и пистолетом за поясом молча поставил на пол пиалу с водой.
Григорий шумно выдохнул:
— Шайтан забери! Руки развяжи, еще раз говорю! Как же пить-то буду?
Он повернулся спиной к усачу и пошевелил пальцами:
— Развяжи, ну! Быстро!
Тот оторопело поглядел на него, потом оттолкнул, вышел и закрыл дверь. Было слышно, как он говорил с кем-то. Потом дверь вновь открылась, и усач чикнул ножом по веревкам. Бежать пленнику все равно было некуда.