Даниил Хармс. Жизнь человека на ветру
Шрифт:
…Проснулись мы утром и решили дальше путь продолжать. Тут вдруг маленький человек и говорит:
– Знаете что? Довольно нам с этой лодкой да автомобилем таскаться. Пойдемте лучше пешком.
– Пешком я не пойду, – сказал длинный человек, – пешком скоро устанешь.
– Это ты-то, такая детина, устанешь? – засмеялся маленький человек.
– Конечно, устану, – сказал длинный, – вот бы мне какую-нибудь лошадь по себе найти.
– Какая же тебе лошадь годится? – вмешался Петька. – Тебе не лошадь, а слона нужно.
– Ну, здесь слона-то не достанешь, – сказал я, – здесь не Африка.
Только это я сказал, вдруг слышны на улице лай, шум и крики.
Посмотрели в окно, глядим – ведут по улице слона, а за ним народ валит. У самых слоновьих ног бежит маленькая собачонка и лает во всю мочь, а слон идет
– Вот, – говорит маленький человек длинному, – вот тебе и слон как раз. Садись и поезжай.
– А ты на собачку садись… Как раз по твоему росту, – сказал длинный человек.
– Верно, – говорю я, – длинный на слоне поедет, маленький на собачке, а я с Петькой на осле.
И побежали мы на улицу.
Зато рассказ про старушку и чернила – крепко сбитый, “ремесленный” и в то же время глубоко внутренне абсурдный. “Свалившаяся с луны” старушка (а старухи – постоянные обитательницы и хозяйки хармсовского космоса) – родная сестра маршаковского Человека Рассеянного. Она летом удивляется отсутствию снега, пытается купить булки в керосинной лавке, а чернил ищет у мясника, у рыбника, у торговки ягодами на рынке, в цирке и наконец попадает… в детскую редакцию Госиздата. К этому же типу рассказов следует отнести и рассказ “Друг за другом” (1930), написанный совместно с Левиным. Изобретатели ненужных и абсурдных вещей (способа окраски лошадей, прибора для снимания шляпы и пр.), которым этот рассказ посвящен, – явные двойники эксцентричных хармсовских приятелей, “естественных мыслителей”.
Так получилось, что Хармс пришел в детскую литературу в то время, когда его собственный мир еще находился в процессе кристаллизации, когда творческая зрелость была впереди. Поэтому в своих первых стихах и рассказах для детей он не просто использует уже готовые ходы для решения прикладной задачи. Ограничения, наложенные жанром, помогли Хармсу кристаллизовать свои находки, воплотить их с большей отчетливостью (хотя и с меньшим богатством и разнообразием), чем это происходило в его тогдашних произведениях для взрослых. Лучшие из ранних детских стихотворений и рассказов Хармса стали своего рода мостом между его творчеством периода “Комедии города Петербурга” и “Елизаветы Бам” – и хармсовской поэзией и прозой 1930-х годов.
Однако по мере формирования зрелой поэтики “взрослого” Хармса его детские стихи и рассказы постепенно от этой поэтики отдалялись. Это не значит, что детские произведения Хармса стали хуже. “Миллион”, “Игра”, “Веселые чижи” – отличные стихотворения. Но в этих стихах Хармс не ищет, а блистательно демонстрирует уже найденное. В них граница между игрой, фантазией и реальностью отчетлива.
Рассказ о планах журнала “Ёж”, помещенный в рекламном буклете “Ёж в 1929 году” (Л., 1928). На рисунке Б. Антоновского: редакционная собака Пулемет, ученая фокусница Тетя Анюта, Макар Свирепый, плотник и изобретатель Иван Топорышкин, Петрушка.
Публикация стихотворения Д. Хармса “Почему” (Ёж. 1928. № 12). Рисунки В. Замирайло.
“Чижи”, созданные в соавторстве с Маршаком, посвящены Ленинградскому детскому дому № 6 и напечатаны в первом номере “Чижа” (а ранее – в рекламном буклете, посвященном подписке на “Чиж” на 1928 год [247] ). Маленькие птички, как и дети в детдоме, жили большим коллективом, другой жизни не знали, а этой радовались. Олейников, язвительный друг и благожелательный редактор, издевался:
247
См. на вклейке в наст. издании.
В
Конечно, те изменения, которые происходили в произведениях Хармса для детей, были связаны и с внешними обстоятельствами. С каждым годом ему и его друзьям приходилось писать все больше “халтурных”, заказных произведений на заданные темы. Иногда эти произведения парадоксально перекликались с их “взрослым” творчеством. Например, в декабрьском (то есть предрождественском) номере “Чижа” за 1930 год напечатано следующее стихотворение:
Не позволим мы рубить молодую елку, не дадим леса губить, вырубать без толку. Только тот, кто друг попов, елку праздновать готов. Мы с тобой – враги попам, рождества не надо нам.Групповой портрет редакции журнала “Ёж”, помещенный в рекламном буклете “Ёж в 1930 году” (Л., 1929). Макар Свирепый, Петрушка, Тетя Анюта, Иван Топорышкин.
Автором этих строк был будущий автор “Елки у Ивановых” Александр Введенский. К 1938 году, когда была написана пьеса, елка уже была санкционирована властями, но перенесена с Рождества на Новый год.
Хармс, впрочем, и в такие стихи вносил порою ноту абсурда. Особенно замечательно в этом смысле стихотворение “Что мы заготовляем на зиму”. Скучноватый текст про заготовку малины, черники, грибов и яблок “для рабочих и детских столовых”, написанный малопригодным для детской поэзии белым стихом – и вдруг:
А курам – суши тараканов; лови их летом на печке. Зимой будут куры клевать их с большим аппетитом.Ухмылочка для своих, понимающих: обэриуты и их друзья знают, кто такой Таракан Тараканович. Дальше пионеру предлагается заготовить “зеленой глины”, чтобы зимою вылепить из нее “себя самого”:
Да так хорошо и так умело, что тебя отольют из чугуна или из бронзы и поставят в музее на первое место. А люди скажут: “Смотрите – Это новый, советский художник”.Дух поэтического безумия и поэтической непредсказуемости в стихах Хармса, предназначенных для детей, не умирал никогда. Он жив и во многих вещах начала 1930-х годов, например, в гениальном “Вруне”:
– А вы знаете, что на? А вы знаете, что не? А вы знаете, что бе? Что на небе Вместо солнца Скоро будет колесо? Скоро будет золотое, (Не тарелка, Не лепешка), А большое колесо! – Ну! Ну! Ну! Ну! Врешь! Врешь! Врешь! Врешь! Ну, тарелка, Ну, лепешка, Ну еще туда-сюда, А уж если колесо – Это просто ерунда!