Данте. Демистификация. Долгая дорога домой. Том II

Казанский Аркадий

В греческой мифологии, Юнона воспылала гневом на фивян потому, что Юпитер полюбил Семелу, дочь фиванского царя Кадма. Приняв образ ее кормилицы, Юнона подала Семеле совет упросить Юпитера явиться ей во всей его славе, и это зрелище испепелило Семелу. Затем она обратила свою месть на Ино, сестру Семелы, вскормившую сына Семелы – Вакха. Она ввергла в безумие мужа Ино, орхоменского царя Афаманта и тот, приняв свою жену и сыновей за львицу и львят, размозжил о камень одного из них, Леарха. С другим младенцем, Меликертом, обезумевшая Ино бросилась в море (Метам., III, 259—317; IV, 416—529).

E quando la fortuna volse in bassol'altezza de» Troian che tutto ardiva,s`i che «nsieme col regno il re fu casso, [15]Ecuba trista, misera e cattiva,poscia che vide Polissena morta,e del suo Polidoro in su la riva [18]del mar si fu la dolorosa accorta,forsennata latr`o s`i come cane;tanto il dolor le f'e la mente torta. [21]И в дни, когда с вершины дерзновеньяФортуна Трою свергла в глубинуИ сгинули владетель и владенья, [15]Гекуба, в горе, в бедствиях, в плену,Увидев Поликсену умерщвленной,А там, где море в берег бьет волну, [18]Труп Полидора, страшно искаженный,Залаяла, как пес, от боли взвыв:Не устоял рассудок потрясенный. [21]

Гекуба – вдова троянского царя Приама. После падения Трои, когда погиб и Приам, Гекубе, в плену у греков, довелось увидеть умерщвление своей дочери Поликсены, принесенной в жертву тени Ахилла, и найти на морском берегу труп своего последнего сына Полидора. Приам доверил Полидора фракийскому царю Полиместору, но тот убил его, чтобы завладеть привезенными им сокровищами. Гекуба вырвала Полиместору глаза, но от пережитых потрясений сошла с ума и залаяла, как пес (Метам., XIII, 404—575).

Ma n'e di Tebe furie n'e troianesi vider mai in alcun tanto crude,non punger bestie, nonch'e membra umane, [24]quant'io vidi in due ombre smorte e nude,che mordendo correvan di quel modoche «l porco quando del porcil si schiude. [27]Но ни троянский гнев, ни ярость ФивСвирепей не являли исступлений,Зверям иль людям тело изъязвив, [24]Чем предо мной две бледных голых тени,Которые, кусая всех кругом,Неслись, как боров, поломавший сени. [27]

Но ни троянский гнев– гнев Гекубы, ни ярость Фив – ярость Афаманта не так свирепы, как только что увиденное поэтом. Две бледных голых тени, всё круша и ломая, неслись, кусая всех кругом. Две бледных голых тени – Джанни Скикки и Мирра, поддельщики людей, выдававшие себя за других.

L'una giunse a Capocchio, e in sul nododel collo l'assann`o, s`i che, tirando,grattar li fece il ventre al fondo sodo. [30]E l'Aretin che rimase, tremandomi disse: «Quel folletto `e Gianni Schicchi,e va rabbioso altrui cos`i conciando». [33]Одна Капоккьо в шею вгрызлась ртомИ с ним помчалась; испуская крики,Он скреб о жесткий камень животом. [30]Дрожа всем телом: «Это Джанни Скикки, —Промолвил аретинец. – Всем постыл,Он донимает всех, такой вот дикий». [33]

Тень вгрызлась в шею Капоккьо и несла его в зубах, волоча по камням. Несущую Капоккьо тень, аретинец называет Джанни Скикки, который всех донимает своей дикостью. Schicchi переводится, как писарь.

«Oh!», diss'io lui, «se l'altro non ti ficchili denti a dosso, non ti sia faticaa dir chi `e, pria che di qui si spicchi». [36]«О, чтоб другой тебя не укусил!Пока он здесь, дай мне ответ нетрудный,Скажи, кто он», – его я попросил. [36]

Данте, прекрасно зная первую пару и не боясь её, предостерегает Аретинца, чтобы другой, которого он не знает, того не укусил, и понимая, что тому будет нетрудно дать ответ, спрашивает: – «Кто он, этот второй?»

Ed elli a me: «Quell» `e l'anima anticadi Mirra scellerata, che divenneal padre, fuor del dritto amore, amica. [39]Questa a peccar con esso cos`i venne,falsificando s'e in altrui forma,come l'altro che l`a sen va, sostenne, [42]per guadagnar la donna de la torma,falsificare in s'e Buoso Donati,testando e dando al testamento norma». [45]Он молвил: «Это Мирры безрассуднойСтаринный дух, той, что плотских утехС родным отцом искала в страсти блудной, [39]Она такой же с ним свершила грех,Себя подделав и обману рада,Как тот, кто там бежит, терзая всех, [42]Который, пожелав хозяйку стада,Подделал старого Буозо, легИ завещанье совершил, как надо». [45]

Мирра, дочь Кинира, кипрского царя, воспылала грешной любовью к своему отцу и, пользуясь чужим именем и темнотой, утоляла свою страсть. Отец, раскрыв обман, хотел ее убить, но Мирре удалось бежать. Боги, по ее просьбе, превратили ее в мирровое дерево (Метам., XV 298—524).

Как тот, кто там бежит – Джанни Скикки, в переводе, «Ванька Писарь».

А вот это уже сюжет, современный Данте. Речь идёт о подложном завещании, и такое завещание действительно присутствует в истории «смерти» Петра II. Здесь, «Buoso Donati» – «Басилевсом рожденный и умерший» – сам император Пётр II. М. Л. Лозинский вольно перевёл это, как «старый Буозо», решив, что раз речь идёт о завещании, значит, умер старик. К сожалению, умирают не только старики, но и юные властелины огромных империй.

Из академической статьи:

Иван Алексеевич Долгоруков (Долгорукий; 1708 год (1708), Варшава – 8 ноября 1739 года, Новгород) – князь, придворный, фаворит императора Петра II; сын А. Г. Долгорукова, дед И. М. Долгорукова.

Из древнего княжеского рода. Родился в Варшаве, жил у деда Г. Ф. Долгорукова, затем у дяди С. Г. Долгорукова. В 1723 году приехал в Россию.

Начав службу гоф-юнкером великого князя Петра Алексеевича (будущего императора Петра II) (1725 год), стал вскоре его фаворитом. Был генералом от инфантерии (1728 год), обер-камергером (1728 год), майором лейб-гвардии Преображенского полка (1730 год). Получил титул «светлости» (1729 год).

Накануне смерти Петра II принял активное участие в составлении подложного завещания, оставлявшего престол наречённой невесте императора княжне Е. А. Долгоруковой (сестре Долгорукова) и лично подделал императорскую подпись. Указом Анны Иоанновны от 9 апреля 1730 года вместе с семейством отца и молодой женой Натальей Борисовной сослан в Берёзов.

В 1737 году в Санкт-Петербург поступил донос тобольского подьячего О. Тишина о том, что сосланный фаворит ведет вольный образ жизни, не скован материально и предается кутежам, во время которых много рассказывает о столичном житье, нравах высшего света, говорит «важные злодейственные непристойные слова» об императрице Анне Ивановне и Э. И. Бироне.

В 1738 году было начато следствие. Долгорукова вывезли в Тобольск, затем в Шлиссельбург. На допросах под пытками он рассказал о подложном завещании и роли в его составлении своих родственников.

По обвинению в государственной измене 8 ноября 1739 года на Красном поле в Новгороде он был казнён (колесован) вместе с двумя родными дядями (С. Г. Долгоруковым и И. Г. Долгоруковым) и одним двоюродным (В. Л. Долгоруковым).

Иван Алексеевич Долгоруков по преданию, проявил необыкновенное самообладание; в то время, когда тяжелое колесо дробило его голени и предплечья, он читал вслух молитвы, не позволив себе даже крика. Это удивительная кротость и вместе с тем сила духа поразили современников.

Тела казненных были преданы земле на Рождественском кладбище, которое находилось в трех километрах от Новгорода за рекой Малый Волховец.

Был женат на наследнице богатых имений Наталье Борисовне Шереметьевой (1714—1771 годы). Она оставила «Записки», которые охватывали период ее жизни до приезда в ссылку в Берёзов. Имели двух сыновей.

Михаил Иванович (1731—1794 годы), статский советник, был почетным опекуном Московского воспитательного дома, московским уездным предводителем дворянства. Был женат первым браком на Анне Михайловне Голицыной (1733—1755 годы); вторым на Анне Николаевне Строгановой (1731—1813 годы), их сын поэт и драматург князь Иван Михайлович Долгоруков (1764—1823 годы).

Дмитрий Иванович (1737—1769 годы), сошёл с ума от несчастной юношеской любви и скончался в полном затмении разума во Флоровском монастыре в Киеве, за два года до смерти матери в том же монастыре.

Схватив зубами за шею графа Головкина – личного врага всего рода Долгоруких, Иван Долгоруков волочит его по острым камням. Князь Иван Долгоруков был удивительно похож на Петра II Алексеевича. Того же роста и телосложения, он частенько разыгрывал придворных вместе с Петром II. Кроме того, он точно копировал почерк и подпись Петра II, что и сослужило в его судьбе трагическую службу. Говоря об Иване Долгоруком, нельзя обойти вниманием и двух удивительных женщин, разделивших с ним его судьбу.