Данте

Мережковский Дмитрий Сергеевич

Вспыхнул под лучом солнца, в щели камней, красный весенний цветок, как живое пламя или капля живой крови: вот чего он ждал, что хотел и не мог вспомнить.

«… И я сказал: вот бог, сильнейший меня; он приходит, чтобы мною овладеть». [74] Этого не мог бы сказать, ни даже подумать, девятилетний мальчик, но мог почувствовать великую, божественную силу мира — Любовь.

Эта «Лучезарная Дама», gloriosa donna, — восьмилетняя девочка, Биче Портинари, — для тех, кто не знает ее настоящего, неизреченного имени. Но девятилетний мальчик, Данте Алигьери, узнал — вспомнил Ее, а может быть, и Она его узнала. Вспомнили — узнали оба то, что было и будет в вечности.

74

V. N. II

В этой первой их встрече, земной, произошло

то же, что произойдет и в последней, небесной: та же будет на Ней и тогда «одежда алая, как живое пламя», [75] — живая кровь (что в земном теле — кровь, то в небесном — пламя); так же узнает он Ее и тогда:

И после стольких, стольких лет разлуки,В которые отвыкла умиратьДуша моя, в блаженстве, перед Нею,Я, прежде, чем Ее мои глазаУвидели, — уже по тайной силе,Что исходила от Нее, — узнал,Какую все еще имеет властьМоя любовь к Ней, древняя, как мир.Я потрясен был и теперь, как в детстве,Когда ее увидел в первый раз;И, обратясь к Вергилию, с таким жеДоверием, с каким дитя, в испугеИли в печали, к матери бежит, —Я так сказал ему: «Я весь дрожу,Вся кровь моя оледенела в жилах;Я древнюю любовь мою узнал». [76]

75

Purg. XXX, 33.

76

Purg. XXX 34.

Нет никакого сомнения, что Данте, говоря о себе устами Беатриче:

Он в жизни новой был таким,Что мог бы в ней великого достигнуть, — [77]

связывает эти две встречи с Нею, — первую, земную, в «Новой жизни», и последнюю, небесную, в «Комедии»: это будет на небе, потому что было на земле; будет всегда и для всех, в вечности, потому что было для него однажды, во времени, — в такую-то минуту, в такой-то час, такого-то дня: 15 мая 1275 года от Р. X., 10-го — от рождения Данте.

77

Purg. XXX, 115.

Как это ни удивительно и ни мало вероятно для нас, нет сомнения, что девятилетний мальчик, Данте, был, в самом деле, влюблен в восьмилетнюю девочку. Биче.

Едва девятое круговращенье солнцаИсполнилося в небе надо мной,Как я уже любил. [78]

К девятилетнему мальчику пришла, в самом деле, восьмилетняя девочка, «с тем огнем», в котором он «всегда будет гореть». Первый ожог этого огня он почувствовал не только в душе, но и в теле, как чувствует его пораженный молнией.

78

Rime, 111.

В тот день, когда она явилась мне…Я был еще ребенком, но внезапноТакую новую узнал я страсть…Что пал на землю, в сердце пораженный,Как молнией. [79]

«Что за лицо у бога Любви?» — спрашивает Платон и отвечает: «молниеносное», opsis astrapousa. To же лицо и у Ангела, явившегося женам у гроба воскресшего Господа: «было лицо его, как молния» (Мт. 28, 3).

Данте мог бы сказать, уже в день той первой встречи с Нею, как скажет

79

Rime, 67, 57.

потом, через сорок лет:

Я древнюю любовь мою узнал.

Между этими двумя встречами, земной и небесной, вся его жизнь — песнь Беатриче:

С тех юных дней, как я ее увиделВпервые на земле, ей песнь моя,До этого последнего виденья,Не прерывалась никогда. [80]

Это глубоко и верно понял Боккачио: «С того дня, образ ее… уже никогда, во всю жизнь не отступал от него». [81]

80

Par. XXX, 28.

81

Boccaccio (Solerti, p. 17).

Может быть, главное для Данте блаженство в этой первой встрече — то, что кончилось вдруг его земное сиротство — неземная обида, и что снова нашел он потерянную мать. Девятилетний мальчик любит восьмилетнюю девочку, «Лучезарную Даму души своей», как Сестру — Невесту — Мать, одну в Трех. Сердце его обожгла — и след ожога навсегда в нем останется — молния Трех.

III. ДВА ВМЕСТО ТРЕХ

Данте родился под созвездием Близнецов. Два Близнеца были на небе, два согласно-противоположных Двойника; те же Два будут и на земле в душе самого Данте: Вера и Знание; и душа его между ними разделится надвое.

О, чудное созвездье Близнецов,О, Свет могучий, весь мой дар, я знаю,Каков бы ни был он, я принял от тебя…Под знаменьем твоим я родилсяИ в первый раз вдохнул тосканский воздух.Потом, когда вступил я в звездные колесаЗдесь, в высоте вращающихся сфер, —Твоя назначена была мне область.Тебя же, ныне, воздыхая снова,Душа моя благоговейно молит:Подай мне силу кончить трудный путь! [82]

82

Par. XXII, 112.

Надо будет Данте пройти до конца, под знаком Двух, не только на земле, но и на небе, весь «трудный путь» разделения, чтобы достигнуть соединения под знаком Трех.

Мудрым звездочетам тех дней было известно, что рожденные под звездным знаком Близнецов предназначены к великому знанию.

Коль будешь верен ты своей звезде,То дверь свою тебе откроет Слава, — [83]

предскажет и Брунетто Латини, учитель, ученику своему, Данте, вероятно, потому, что манит и самого Данте слава не великого поэта, а великого ученого: не Гомера, новых песен творца, а Улисса, открывателя новых земель или «никем, никогда еще не испытанных истин», по чудному слову Данте; [84] слава не тех, кто чувствует и говорит, а тех, кто знает и делает. Так редка эта слава, и так необычайна, что он и сейчас, через семь веков, все еще ее не достиг.

83

Inf. XV, 55.

84

Mon. I, 1.

Кажется, Данте был несправедлив к отцу. Сделаться великим ученым он не мог бы, если бы для этого не было заложено в нем основания с раннего детства и юности. Школьное учение, в те дни, когда, по свидетельству Боккачио, «науки были совершенно покинуты», стоило немалых денег. [85] Если же верно свидетельство Бруни, что Данте, «с раннего детства был воспитан в свободных науках», [86] то это могло быть лишь потому, что сер Алигьеро, хотя и «меняла-торгаш», подобно всем флорентийцам, — денег не жалел на учение сына: значит, любил его и хотел ему добра. И если мы, чужие люди, через семь веков, можем ему за это многое простить, то сын — тем более. Но Данте отцу не простил:

85

Scherillo, p. 499.

86

L. Bruni (Solerti, p. 99).