Данте
Шрифт:
— Ты? Ни за что, — смеется она, начиная спускаться по ступенькам крыльца. Затем она смотрит на меня. — Как, черт возьми, тебе удалось приручить этого, девочка?
Я потираю рукой живот и смотрю вниз:
— Хм. С этим, — говорю я, пожимая плечами.
— Я хотел, чтобы она познакомилась с тобой. Я хочу, чтобы она знала все, — говорит Данте. — Никаких секретов.
Она снова смотрит на меня, ее лоб хмурится.
— Это моя жена, Кэт. Ты можешь доверять ей. Я обещаю, — говорит он, и ее лицо смягчается. — Скажи ей, кто ты.
Она глубоко вздыхает:
— Привет, Кэт.
Мне требуется несколько секунд, чтобы осознать то, что она только что сказала:
— Николь Сантанджело?
— Единственная и неповторимая.
Я перевожу взгляд с нее на Данте:
— Но ты… ты позволил мне поверить…
— Что он убил меня? — Никки смеется. — Да. Это был своего рода секрет.
У меня голова идет кругом от такого количества вопросов, что я не знаю, какой задать первым. Кроме того, что я задаю:
— Дети…? — я смотрю на Данте, не в силах закончить вопрос, но он все равно знает.
— Нет, — говорит он со смешком.
— Черт возьми, нет, — добавляет Никки. Затем она поворачивается и направляется обратно к дому. — Тогда вы двое зайдете перекусить мороженым? — спрашивает она, подходя к входной двери. Затем она кричит: — Эй, Сабина. Ты никогда не догадаешься, кто здесь и кто женился.
Два часа спустя мы вдоволь наелись ужином и мороженым. Сейчас мы с Никки сидим на качелях на веранде со стаканом чая со льдом, пока Данте и Сабина убирают посуду после ужина. Жена Никки потрясающая. Она юрист, специализирующийся на работе с женщинами, которые спасаются от жестокого обращения. Она умная и забавная, и у нее самые красивые каштановые волосы, которые я когда — либо видела. Их дети тоже очаровательны. Дикону, а не Данте, пять лет, а Авроре два.
— Полагаю, у тебя миллион вопросов? — спрашивает Никки с тихим смехом, пока мы потягиваем чай со льдом. Ее сорт с Лонг — Айленда.
— Да, слишком много, — соглашаюсь я со вздохом. Когда вокруг были дети, у нас не было возможности поговорить о чем — то слишком глубоком и значимом.
— Он спас мне жизнь, — говорит она, ее голос внезапно наполняется эмоциями. — Ему не нужно было. Я имею в виду, что я была для него никем, но он спас меня. Люди думают, что он бессердечный и жестокий, но на самом деле, под всей этой броней, он, вероятно, лучший человек, которого я когда — либо знала.
— Я тоже вижу эту его сторону.
Она улыбается мне:
— Ну, конечно, ты любишь. Потому что он так любит тебя, — она кладет свою теплую руку на мою. — Такая любовь будет гореть вечно.
От этого у меня на глаза наворачиваются слезы:
— Твои отец и братья тоже еще живы? — спрашиваю я.
— Боже, нет.
— О.
— Они не были хорошими людьми. Они были худшими людьми, — говорит она, и тон ее голоса разбивает мое сердце. Она говорит это так, как будто сама столкнулась с их худшим поведением.
— Ты не обязана мне ничего рассказывать, — предлагаю я.
— Сабина всегда говорит мне, что приятно поговорить, — говорит она, закатывая глаза. — Они издевались надо мной. Били меня. Изнасиловали меня. Я была их служанкой. Их словесная груша для битья тоже. Моего отца и моих братьев.
Я
— Это было все, что я когда — либо знала. Когда мне было восемнадцать, они пообещали меня Лоренцо Моретти, но он женился на Ане, поэтому вместо этого они предложили выйти замуж за Данте. Мой отец отчаянно нуждался в союзе с Моретти, настолько сильно, что даже отказался бы от меня. Не то чтобы его волновало, что они могут со мной сделать, но то, что он и мои братья потеряют свою игрушку.
Я сижу в тишине, слушая ее историю.
— Большой ошибкой моего отца было то, что он пытался выдать меня за невинную девственницу. Он даже имел в виду одну из тех операций, когда мне вправляют девственную плеву. Ты можешь в это поверить? — она фыркает. — Как будто это было все, что ему нужно было сделать, чтобы я снова была тактичной. Как будто это исправило бы все то отвратительное, извращенное дерьмо, которое эти ублюдки сотворили со мной.
Она делает большой глоток своего напитка, прежде чем продолжить.
— В любом случае, Данте знал, что что — то не так. У него есть что — то вроде шестого чувства в отношении вещей, понимаешь?
— Да, я уверена.
— И когда он узнал, он взял меня к себе. Он сказал всем, что мы помолвлены, и я больше никогда не возвращалась домой. Его отец был счастлив, что он женится, а мой был доволен тем, что его союз с семейством Моретти вот — вот станет реальностью. Мы планировали свадьбу и все такое. Данте сказал, что все должно выглядеть по — настоящему. Он никогда не посвящал меня в свои планы, но просто продолжал уверять меня, что все получится, и я буду в безопасности. Затем, в ночь перед нашей свадьбой, он сказал мне, что я уезжаю. Он дал мне новую личность. Новое имя, номер социального страхования. Он даже позвонил Сабине и сказал ей, что я ухожу, если она хочет пойти со мной, и, к счастью, она ушла. Мой отец и братья исчезли той ночью, без сомнения, от рук Данте и Максимо, не то чтобы он когда — либо говорил мне, а я бы никогда не спросила. Затем Лоренцо и Аня отвезли нас в этот дом, и с тех пор мы здесь в безопасности.
— Лоренцо и Аня? — я спрашиваю.
— Да. Он тоже хороший парень. Не позволяй этой грубоватой внешности одурачить тебя, — она смеется. — Даже Максимо.
— Максимо псих — хороший парень? — я качаю головой, смеясь и притворяясь, что не верю.
— Да.
— Это первый раз, когда ты видишь Данте с тех пор?
— Нет. Время от времени он звонит. Он присылает детям подарки на их день рождения.
— Ни за что! Не могу поверить, что он посылает кому — то подарки на день рождения.
— Да.
— Спасибо, что поделилась со мной своей историей, Никки. Я знаю, нелегко говорить о боли, — мягко говорю я.
Она прищуривает глаза, глядя на меня в ответ:
— Да, ты действительно знаешь.
Она сжимает мою руку, и мы откидываемся на спинку качелей и смотрим на закат.
— Он сказал, что не был моим белым рыцарем, — добавляет Никки. — Но он таким и был.
— Ни за что. Он и мне это сказал, — я закатываю глаза, и мы оба смеемся.
— И?
И что? Является ли Данте Моретти моим белым рыцарем? Даже близко.