Дантист живет этажом выше
Шрифт:
Виктория сказала:
— Вы знали моего мужа? Как он погиб?
Каиров вынул из бумажника письмо денщика Василия, передал Виктории.
«...Я поклялся на кресте, что найду его вещи. Они спрятаны в подвале гостиницы, за лестницей. Вещи в деревянном ящике с тремя сургучными печатями. Ценности громадной, даже нельзя сказать какой. Про них знал полковник Ованесов, но он мертвый уже как месяц. Знал еще Дантист. Очень опасный человек. Кратов сказал мне, что Дантист убил его и Ованесова
По мере того как Виктория читала письмо, лицо ее белело.
Застекленная веранда выгнулась вокруг них подковообразным фонарем. Несколько створок было распахнуто, и прохладный, пахнущий каштанами воздух врывался из сада, подталкиваемый ветром.
— Письмо не окончено, — глухо сказала Виктория.
— Дантист убил денщика Василия.
— Он убьет и вас.
— Если вы мне поможете, этого не произойдет.
Виктория закурила. Вспомнила:
— Ованесов был веселым человеком. Зачем вы сразу выложили мне, что дружили с ним?
— Хотел довести этот почетный факт до вашего сведения.
— Я так и поняла... — Она вздохнула тяжело, закрыла лицо ладонью, может, не хотела, чтобы он видел ее слезы.
Он не увидел. Когда Виктория отняла ладонь, лицо ее было сухим и суровым.
— Я помогу вам, — сказала опа. Еще четверть часа назад они были на «ты».
— Спасибо.
Она поморщилась:
— Пустое. Наша поездка предпринята с этой целью. После того как отец попросил меня показать вас, я поняла, что вам грозит опасность.
— Зачем я вашему отцу? — удивился Каиров.
— Нет. Ему вы но нужны. Об этом просил Дантист. Его интересовало, не встречал ли вас отец в девятнадцатом году, когда в гостинице стоял штаб дивизии... Помните, вы провожали меня из «Эльдорадо»? Мы поднялись на террасу. И вспыхнул свет. Я сказала: «Это я, папа. Погаси, пожалуйста, свет».
— Помню, — ответил Каиров.
— Отец тогда рассмотрел вас. Он сказал Дантисту, что никогда не встречался с вами прежде.
— Интересно. Откуда же мне грозит опасность?
— Боже! До чего же ты глупый! — Виктория с отчаянием посмотрела на Каирова: — Разумовский уверен, что тебя прислали следить за ним. Он боится тебя. Боится!
— Ему не следовало убивать завхоза.
— Это он? — испуганно спросила она. — Я так и догадывалась. Но молчала.
— Убийство завхоза осложнило проведение операции. Совершенно ясно, что ведется расследование.
— Да, ведется. Отец рассказывал. Милиция склонна верить, что убийство совершено на почве ревности.
— «Склонна верить»... Это еще не доказательство.
— Конечно, — согласилась она. — Я не знаю планов Дантиста. Но думаю, что если денщик пишет правду и в ящике ценности, а не секретные списки организации, то с ценностями Дантист не расстанется. Кровь будет пролита.
— Он говорит о списках?
— Да.
«Безусловно, — размышлял Каиров, — она считает, что мне известна фамилия Дантиста, под которой он находится в Северокавказске. Сменин или Кузнецов? Скорее всего, кто-то из них двоих... Вот же черт! Напрямую спрашивать опасно. Вдруг замкнется, насторожится».
— Мирзо, ты прости меня! Я думала, мы поживем здесь в тишине два-три дня, а потом я отвезу тебя на разъезд. И ты уедешь... куда глаза глядят... Захочешь найти меня, напишешь. Я такая дура, что готова поехать за тобой на край света.
— Почему же дура?
— Не будем! — Она тряхнула головой, не желая слушать никаких возражений. — Понимаешь, я хотела переждать... Уйти в сторону. Но... после всего того, что я узнала из письма денщика, планы мои переменились. Я отвезу тебя на разъезд сегодня же, сейчас, а сама вернусь в Северокавказск. Дантист должен расплатиться за все.
— Он и так расплатится! — заверил Каиров. — У него паршивые документы.
— Да, — согласилась она. Досадливо сказала: — Это надо же быть таким идиотом, чтобы выдавать себя за кинооператора, не умея держать в руках даже фотоаппарата.
Похоже, в конце улицы справляли свадьбу. Молодые парни — черкесы — танцевали, образовав круг от забора до забора. А баянист, свесив чуб на потный загорелый лоб, играл весело и быстро-быстро...
Переспелые ягоды черной шелковицы падали, разбивались о землю, оставляя следы, похожие на чернильные кляксы. Небо над деревьями уже синело. Приближался вечер.
Каиров шел в угро к Салтыкову. Открыто, не таясь. Потому что дело было сделано. Личность Дантиста установлена. Остальное — все, что предстояло, — относилось к категории ловкости и профессионального умения. Безусловно, преступника следовало взять, не привлекая общественного внимания.
Виктория умоляла его ехать к разъезду. Каиров не открылся ей. Он лишь сказал, что чувство долга повелевает ему вернуться в Северокавказск. Она посмотрела на него пристально-пристально. И сделала вывод, что он настоящий мужчина.
Тогда он подумал и поделился опасением:
— За мной ведь тоже могут следить. Кто такой Сменин?
Она успокоила:
— Не волнуйся, я знаю его много лет. Он спекулирует медикаментами. Рано или поздно его посадят. Он согласен, что заслуживает наказания. И даже уверяет, что однажды придет в прокуратуру с повинной...
Дежурный милиционер, увидев на удостоверении слово Донугро, уважительно взял под козырек.
На лице Салтыкова Каиров не обнаружил удивления. Оно было настолько озабоченно, что Каиров на какой-то момент решил: начальник угро не узнает его.