Дантон
Шрифт:
В ответ на это Дантон напомнил чрезвычайные обстоятельства августа — сентября, которые требовали соответственно чрезвычайных расходов:
— Отечество было в опасности, и, как я часто говорил в Исполнительном совете, мы подотчетны только в делах свободы. Что ж, мы вам целиком оплатили этот счет! Утверждаю, я представил счет всех моих граждан Совету, и я не думаю, что могло бы появиться какое-либо сомнение в моем политическом поведении…
Такое объяснение, по правде говоря, не очень внятное, напоминало словесный каламбур и, разумеется, удовлетворить жирондистов, да и других депутатов,
Камбону шумно аплодировали.
Дантон спустился с трибуны при общем молчании.
Конвент предложил ему снова отчитаться перед Советом во всех видах расходов. Но, вынося эту резолюцию, роландисты хорошо знали, что она не будет претворена в жизнь: отчитаться в своих расходах Дантон не мог…
Дезавуируя столь явно Дантона, Жиронда пыталась связать его дело с делом упраздненной Коммуны. Советников Коммуны тоже заставили дать отчет, и вокруг этого отчета также пошла кутерьма. Друзьям Бриссо и госпожи Ролан очень хотелось, оскандалив повстанческий муниципалитет, одновременно скомпрометировать Дантона и сделать подоплекой обоих неувязок пресловутую «сентябрьскую резню».
Таким образом, как ни открещивался Жорж от Марата, как ни старался уйти в сторону от некогда ему близкой Коммуны, никакого проку из этого он все равно не извлек: в глазах группы Бриссо, да и всех умеренных, он навечно оставался «сентябристом». И, требуя его счетов, они в действительности домогались его падения и позора…
Восемнадцатого октября в весьма торжественной форме Ролан изобразил Конвенту деятельность своего ведомства. Смотря прямо на Дантона, он заявил:
— У меня нет никаких секретов; я хочу, чтобы все видели, что мое управление осуществлялось совершенно открыто.
Ролана забросали цветами. Жирондист Ребекки воскликнул:
— Я требую, чтобы все министры дали такой же отчет, как Ролан!
Жорж не мог уклониться от объяснения. Тяжело, как затравленный зверь, поднялся он на трибуну. Вначале он путался и сбивался, но, наконец, не выдержал и бросил Жиронде то, что давно накипело в его душе:
— Есть расходы, о которых здесь нельзя говорить. Есть оплаченные агенты, которых было бы неполитично и несправедливо называть. Есть революционные поручения, требуемые свободой и неизбежно связанные с огромными денежными жертвами. Когда враг захватил Верден, когда отчаяние охватило лучших и наиболее смелых граждан, Законодательное собрание нам сказало: «Не экономьте! Расточайте деньги, если это необходимо, чтобы оживить доверие и дать импульс всей Франции». Мы сделали это…
Гора аплодировала Дантону.
Но Жиронда не собиралась делать ему каких-либо скидок.
Когда Камбон спросил Ролана, проверил ли тот счета бывшего министра юстиции, коварный старик только пожал плечами: он-де искал эти счета в протоколах Совета, но так и не нашел их следов!..
Конвент загудел от негодования.
Один депутат предложил «обвинительный декрет против министров, расхищающих государственные средства», другой потребовал, чтобы Совет представил решение по делу Дантона не позднее чем в 24 часа.
Но какое решение мог представить Совет, даже
Объяснения, данные Жоржем 18 октября, не были ложью. В трудные дни сентября, когда все приходилось ставить на карту, он не жалел средств. В его руках сходились многочисленные нити заговоров, от него зависели десятки тайных агентов. Будучи министром революции, смело вторгаясь в чужие ведомства, он руководил и закупкой оружия и переговорами с врагом. Все это, разумеется, требовало огромных денег, причем подобные расходы далеко не всегда можно было оправдать квитанцией.
Но жирондисты прекрасно знали то, что, впрочем, знали и многие другие. Дантон вел широкий образ жизни, скупал дома и национальные имущества, покровительствовал подозрительным поставщикам и имел давнишнюю репутацию продажности. Что же касается таких его подчиненных, как Фабр, Робер или Делакруа, их мздоимство и денежная нечистоплотность были предметом постоянных разговоров.
Жорж не отвечал на яростные атаки, направленные против него и его друзей. Из усталости, презрения, из тактических расчетов он предпочитал молчать или отделывался полуответами.
А это лишь ухудшало дело.
Двадцать пятого октября, когда Дантон попытался говорить, жирондисты заглушили его голос криками и снова потребовали отчета.
Тридцатого октября последовал новый декрет, обязывающий министров подчиниться решению Конвента.
Наконец 7 ноября Монж, Клавьер, Лебрен и Серван заявили, что им известно о секретных расходах своего коллеги и что они не всегда находили необходимым писать соответствующие счета.
Если бы Ролан подтвердил это заявление, оно могло бы удовлетворить Конвент.
Но Ролан не подтвердил.
Конвент отказался признать оправдания бывшего министра юстиции.
И все же Жиронда не смогла сокрушить Дантона. Она даже не рискнула возбудить против него судебное дело.
«Государственные люди» понимали, что вся Гора, весь революционный Париж, который они так ненавидели и так боялись, встанут на защиту своего трибуна.
Терпя временные неудачи в Конвенте, монтаньяры не оставались в долгу. Они били жирондистов в клубе.
Десятого октября Бриссо был исключен из Якобинского клуба, а вслед за своим вождем вынуждены были уйти и другие лидеры Жиронды. В тот же день якобинцы избрали своим председателем Жоржа Дантона.
Да, подобного человека одолеть было не так-то легко, это должен был уразуметь всякий. Но жирондисты добились одного: моральная репутация Жоржа в Конвенте была непоправимо испорчена.
И долго еще, вплоть до самого падения Жиронды, при каждой политической схватке из нижних рядов зала Манежа слышались злобные выкрики:
— Счета!.. Пусть Дантон представит свои счета!..
Все эти уроки не пошли впрок Жоржу Дантону. Жирондисты отвергали его так же, как некогда отвергли фельяны. Но подобно тому, как в прежние годы он не решился на полный разрыв с группой Варнава — Ламетов, так и сейчас он не хотел сжигать всех мостов на пути к примирению с Жирондой.