Дантон
Шрифт:
В ночь на 3 сентября, в самый разгар чистки тюрем, Дантона посетил его бывший коллега по Королевским советам адвокат Лаво, тот самый Лаво, который оставил потомству картинное описание первого выхода Жоржа на арену революции. Лаво был роялистом. Дантон, часто встречая его на улице, ворчал себе под нос:
— Ты угодишь на гильотину, аристократ!
На что тот неизменно отвечал:
— Ты угодишь туда прежде меня!
Теперь Лаво был бледен и удручен. Он понимал, что смерть стоит у него за плечами. И он просил, чтобы министр
Дантон долго молча писал. Потом протянул посетителю заполненный документ.
— Вот твой паспорт, иди…
Точно так же помог он эмигрировать бывшему члену Учредительного собрания Талейрану и тайному распорядителю секретных королевских сумм, из которых и сам прежде черпал, Омеру Талону; он спас из тюрьмы друга Ламетов Дюпора; ему, равно как и самому Шарлю Ла-мету, он лично оформил зарубежные паспорта…
Наконец, Жоржу Дантону оказался обязан свободой и жизнью не кто иной, как его соперник и враг, сам… господин Ролан!
Второго сентября вооруженные санкюлоты ворвались в министерство внутренних дел. Они искали «подлого Ролана». На руках у них оказался мандат, выданный Коммуной: старику не забыли его планов бегства из Парижа…
К счастью для министра внутренних дел, у него в это время находился Дантон. Жорж потребовал мандат, порвал его на куски и принялся отчаянно ругаться. Он заявил, что не допустит ущемления престижа правительства. Санкюлоты из уважения к министру революции уступили…
Ролан и не подумал оценить благородство соперника, а его жена, прекрасная Манон, заметила в частном письме:
«…Все мы сейчас находимся под ножами Марата и Робеспьера; эти люди возбуждают народ против Ассамблеи и Совета… Мой друг, свирепый Дантон царствует, Марат — несет впереди него факел и кинжал, а мы, его жертвы, ожидаем своей участи».
Мужество, твердость, сплоченность, проявленные французским народом в первые дни сентября, принесли свои плоды. В течение ближайшей недели из столицы на фронт ежедневно направлялось до двух тысяч вооруженных и обмундированных добровольцев.
Перед Аргонским лесом был создан железный заслон.
Французские Фермопилы оказались непреодолимыми.
Когда встревоженный герцог Брауншвейгский прислал своих представителей в лагерь Дюмурье, французский генерал Дюваль заметил прусскому уполномоченному:
— Вы воображали, что скоро вступите в Париж… Но ваш поход кончится тем же, чем кончился поход Карла XII на Москву: вы найдете свою Полтаву…
Дюваль не ошибся.
Двадцатого сентября союзники нашли «свою Полтаву». Ею оказалась притаившаяся у Аргонского леса маленькая деревушка Вальми.
При Вальми Франция одержала первую победу над контрреволюционной коалицией.
Через несколько дней войска Дюмурье, перейдя в наступление, вторглись на территорию Бельгии.
Угроза удушения временно отступила. Революционная
И в это благородное дело спасения своей отчизны внес немалую лепту Жорж Дантон.
Выборы в Конвент проходили в очень сложной обстановке.
К их началу еще не был решен вопрос о государственном устройстве новой Франции.
Если Коммуна рассматривала свержение монархии как переход к республике, то жирондисты придерживались совсем иного взгляда. Их пресса выдвигала и восхваляла новых кандидатов на престол, в числе которых оказался даже… герцог Брауншвейгский! Законодательное собрание, не высказываясь прямо, втайне надеялось, что королевскую власть удастся сохранить.
События, однако, развивались совсем не по планам партии Бриссо. Республиканское движение быстро распространялось по стране. Ассамблея получала из разных городов и областей многочисленные адреса, ясно и недвусмысленно требовавшие покончить с монархическим строем.
— Самодержавная нация, и никаких королей! — так кричали н на Центральном плато, и в Вогезах, и в далеком Лангедоке.
Жирондисты вынуждены были уступить напору. Их газетная кампания прекратилась. Они боялись масс и не хотели их раздражать. Ведь, кроме всего прочего, они помнили, что время «активных граждан» кончилось и приходится слишком дорожить голосами простых избирателей!..
Именно в этих видах лидеры Собрания, до сих пор ничего не сделавшие для крестьянства, теперь лихорадочно спешили провозгласить кое-какие аграрные реформы.
Был принят закон о наделении крестьян участками за счет общинных и эмигрантских земель; особым декретом отменялись все невыкупленные феодальные права; прекращались судебные дела, связанные с претензиями помещиков к крестьянам.
Все это звучало достаточно громко. И хотя большая часть новых реформ осталась лишь на бумаге, сейчас они принесли свой эффект: деревня в основном проголосовала за жирондистов.
Их поддержали также многие крупные города юга и запада Франции.
Совершенно иная картина наблюдалась в Париже.
Париж давно уже разгадал закулисную игру жирондистов. Рабочие и ремесленники, мелкие торговцы и подмастерья, не задумываясь, несли свои голоса вождям демократии, в первую очередь Робеспьеру, Марату, Дантону.
«Триумвират»… «Триумгезат»… [32] — так окрестили своих главных врагов сеиды госпожи Ролан.
И правда, они постоянно действовали втроем, направляя всю избирательную кампанию в столице: Робеспьер — говорил, Марат — писал, Дантон — продвигал.
32
От слова «гезы» — нищие; так называли нидерландских революционеров XVI века.