Дао Дэ Цзин. Книга пути и благодати (сборник) (перевод Померанцевой Л.Е., Хин-шун Ян)
Шрифт:
Число звуков не превышает пяти, а превращения этих пяти звуков невозможно переслушать; число вкусовых [ощущений] не превышает пяти, а их варианты невозможно перепробовать; число цветов не превышает пяти, а превращения пяти цветов невозможно обозреть [122] . Среди звуков гун устанавливается и образует пять звуков. Среди вкусов сладкий устанавливается и рождается пять вкусов. Среди цветов белый устанавливается, и пять цветов формируются. // Дао же одно устанавливается, и тьма вещей родится. Поэтому закон одного распространяется на четыре моря; протяженность одного соединяет небо и землю. Целостное, оно чисто, как безыскусственная простота; рассеянное, оно взбаламучено, как мутная вода. Мутное – постепенно очищается, пустое – постепенно наполняется. Невозмутимо, как глубокая пучина, воздушно, как плывущее облако. Как будто нет, а есть, как будто умерло, а живо.
122
Пять звуков– пять звуков пятиступенчатого звукоряда: гун, шан, цзяо, чжи, юй; пять вкусовых ощущений: острый, кислый, соленый, горький, сладкий; пять цветов: синий желтый, красный, белый, черный.
Единство всей тьмы вещей сосредоточено в одном отверстии; корень сотен дел выходит из одной двери.
Его (дао) движение бесформенно; изменения происходят [как по велению] духа. Его шествие бесследно. Оно всегда держится позади, а оказывается впереди.
Поэтому совершенный человек [123] , управляя, прячет свой слух и зрение [124] , отвергает внешние украшения [125] , полагается на дао,
123
Совершенный человек( чжи жэнь) – одна из дефиниций мудреца наряду с шэн жэнь– «мудрец», чжэнь жэнь– «естественный человек». «Мудрец» обычно уподобляется самому дао и причастен как миру вечному, так и становлению; «естественный человек» полностью выходит за пределы становления. «Совершенный человек» в «Хуайнань Цзы» может в разных контекстах выступать как «мудрец» и как «естественный человек».
124
Слух и зрение( цунмин) – перевод не вполне точно отражает содержание понятия. Цунминозначает букв. способность умозаключать на основе услышанного ( цун) и увиденного ( мин).
125
Внешние украшения(вэнь чжан) – искусственность, противополагаемая естественной простоте.
Кто управляет с помощью размышлений и знаний, терзает сердце [126] , но не достигает успеха. Поэтому мудрец придерживается колеи одного (Единого); не изменяет ему соответствующего, не меняет его постоянного. Отвес следует шнуру, его отклонения повинуются должному. Потому радость и гнев – это отступление от дао, печаль и скорбь – утрата блага; любовь и ненависть – неумеренность сердца; страсти и вожделения – путы человеческой природы. Человек, охваченный гневом, разбивает инь, охваченный радостью, – разбивает ян, ослабление духа делает немым, возбуждение вызывает безумие. Чем неистовее печаль и скорбь, тем ощутимее боль; чем пышнее расцветают любовь и ненависть, тем неотступнее преследуют несчастья. Поэтому высшее благо в том, чтобы сердце ни печалилось, ни наслаждалось; высший покой в том, чтобы постигать, но не меняться; высшая пустота в том, чтобы не обременять себя страстями; высшее равновесие в том, чтобы ни любить, ни ненавидеть; высшая чистота в том, чтобы не смешиваться с вещами. Способный к этим пяти постиг божественную мудрость [127] , обрел свое внутреннее.
126
Размышления и знания связаны с сердцем в его функции органа чувственного познания, поэтому и отвергаются мудрецом.
127
Божественная мудрость( шэнь мин). – Само по себе слово шэнь мин не обязательно содержит смысл «божественная мудрость». Но поставленное в один ряд с такими понятиями, как «творящее изменения», «великий мастер» и т. п., оно приобретает оттенок, выводящий его за пределы естественного. Дело еще и в том, что шэнь значит не только «разум», но и душа, и духи, а со словом мин(свет) связана целая система световой терминологии, анализ которой показывает, что «свет» в словосочетании «божественный свет» есть умопостигаемый свет, доступный только мудрецу. Наш перевод термина – «божественная мудрость» – имеет, как и в тексте «Хуайнань Цзы», образный характер, выражает высшую ступень универсальной мудрости природы, не подразумевая действительно божественного ее происхождения. (О трудности понимания такого рода терминологии, стоящей на грани с религиозной, см. прим. А. Ф. Лосева к диалогу «Тимей», т. 3, ч. 1, с. 654–656.)
Если с помощью внутреннего управлять внешним – сотни дел будут устроены. Что обретается внутренним, то воспринимается и внешним. Внутреннее обретает, и пять внутренних органов [128] успокаиваются, мысли приходят в равновесие, мускулы напрягаются, уши обретают чуткость, глаза – зоркость [129] . И тогда широко простирается, не суетясь. // Сильный и крепкий, а не ломается. Ничего не превосходит и ни в чем не отстает. Малое место его не теснит, большое для него не слишком просторно. Его душа не тревожится, его дух не волнуется. Недвижим и чист, как осенняя вода, и безмолвно тих. Он сова Поднебесной. Великое дао, ровное и покойное, не оставляет его надолго. Раз оно недалеко, то когда понадобится, хоть и ушло, но возвращается. На воздействие откликается, побуждаемый, приходит в движение. Совершенство вещей неисчерпаемо, превращения не имеют ни формы, ни образа (то есть неуловимы). Он поворачивается за ними, следует им как эхо, как тень. Восходит ли вверх, нисходит ли вниз – не утрачивает своей опоры. Шагая в опасность, ступая по обрыву, помнит о сокровенной основе [130] . Благо того, кто умеет это сохранить, не имеет изъяна.
128
Пять внутренних органов – см. прим. 96.
129
Здесь также в тексте употреблено слово цунмин(см. прим. 114).
130
Сокровенная основа – так не вполне точно передан смысл словосочетания сюань фу, букв. «сокровенное сокровище» – здесь имеется в виду дао.
Изменяется вслед за беспорядочно кишащей тьмой вещей, прислушивается к Поднебесной и мчится, будто подгоняемый попутным ветром. Это и называется высшим благом, а высшее благо и есть наслаждение.
В древности люди обитали в скалистых пещерах, но были тверды духом. Могущество современных людей обеспечено десятью тысячами колесниц, а дни их полны печали и скорби. Отсюда ясно, что мудрость не в управлении людьми, а в обретении дао, наслаждение не в богатстве и знатности, а в обретении гармонии. Ставить себя высоко, а Поднебесную низко – это приближение к дао. То, что называется наслаждением, неужели непременно заключено в том, чтобы жить в башнях Цзинтай и Чжанхуа, гулять по озеру Облачные Сны, у башни Песчаные Холмы [131] , наслаждаться девятью мелодиями, шестью тонами [132] , вкушать ароматные яства, скакать по ровной дороге, ловить рыбу, охотиться на фазанов?! То, что я называю наслаждением, – это обладание тем, чем обладаешь. Обладающие тем, чем обладают, расточительность не почитают за наслаждение, умеренность не считают причиной скорби. Вместе с инь закрываются, вместе с ян открываются [133] . Так Цзы Ся [134] ожесточил сердце борьбой и отощал, а обрел дао – и растолстел. Мудрец не служит телом вещам, не нарушает гармонии страстями. Поэтому в радости не ликует, в печали не скорбит. Тьма превращений, сотни изменений вольно текут, ни на чем не задерживаясь. Я один, освобожденный, покидаю вещи и вместе с дао выхожу. Поэтому, если обрел себя, то и под высоким деревом [135] , и внутри пустой пещеры найдешь покой. // Если же не обрел себя, то будь хоть вся Поднебесная твоим домом, а тьма народа слугами и прислужницами, все будет недостаточно. Способный достичь наслаждения без наслаждения всегда наслаждается; а всегда наслаждающийся достиг предела наслаждения. Расставили гонги и барабаны, разложили флейты и цитры, разместили хоругви и подушки, развесили флаги и украшения из слоновой кости. Ухо наслаждается дворцовыми песнями, роскошной музыкой северных варваров. Красавицы выстроились рядами. Расставили вино, пустили по кругу чары. Ночь сменяет день. Разряжают самострелы в высоко летящих птиц, гонят собаками быстрого зайца. Это они считают наслаждением. Все пылает пламенем, источает жар. Встревожены, как будто влекомы к чему-то. Распрягли колесницы, разнуздали коней, убрали вино, остановили музыку – и сердце опустошено, как будто что-то утратило; опечалено, как будто что-то потеряло. Отчего? Оттого что не с помощью внутреннего услаждают внешнее, а с помощью внешнего услаждают внутреннее. Музыка звучит – радуются; мелодия прервалась – печалятся. Печаль и радость движутся по кругу, рождая друг друга. Разум взволнован и ни на мгновение не обретает равновесия. Доискиваются причин, почему не могут обрести его (наслаждения) плоть, а дни идут на то, чтобы губить жизнь. Это есть утрата того, чем обладаешь. Потому, когда внутреннее не приобретается внутри, а черпается извне для собственного украшения, оно не просачивается в кожу и плоть, не проникает в кости и мозг, не остается в сердце и мыслях, не сгущается в пяти органах. Вошедшее извне не имеет хозяина внутри, потому и не задерживается. Исходящее изнутри, если не найдет отклика вовне, не распространится.
131
Цзинтайи Чжанхуа– известные в царстве Чу башни; Песчаные холмы(Шацю) – согласно комментарию, башня времен Чжоу: Облачные сны(Юньмэн) – озеро в царстве Чу.
132
Девять мелодий– музыка мифического Шуня, шесть тонов– музыка мифического Чжуань Сюя.
133
Вместе с инь закрываются, вместе с ян открываются, то есть следуют инь-ян.
134
Цзы Ся– ученик Конфуция.
135
Под высоким деревом, то есть под деревом, дающим мало тени.
Поэтому, слушая добрую речь, хорошие планы, и глупый возрадуется; когда расхваливают совершенную добродетель, высокие поступки, то и неблагородный позавидует. Рассуждающих много, а применяющих (планы на деле) – мало; завидующих множество, а поступающих так – единицы. В чем причина этого? В том, что не могут вернуть общую природу. Домогаются учения, не дав внутреннему проникнуть в сердцевину, потому учение не входит в уши и не остается в сердце. Разве это не то же, что песня глухого? Поет, подражая людям, не для собственного удовольствия. Звук возникает в устах, выходит из них и рассеивается.
Итак, сердце – господин пяти внутренних органов. Оно управляет четырьмя конечностями, разгоняет кровь и эфир [136] , устремляется к границам истины и лжи, входит и выходит из врат сотен дел. Потому, если не дошло до сердца, а хочешь распоряжаться эфиром Поднебесной, то это все равно, что, не имея ушей, браться за настройку барабанов и гонгов; не имея глаз, //хотеть любоваться расписным узором, – никогда не справишься с этой задачей. «Душа Поднебесной не подвластна деяниям. Воздействующий на нее разрушает ее, завладевающий ею теряет ее» [137] . Сюй Ю, презирая Поднебесную, не пожелал сменить Яо [138] на престоле, а оказал влияние на Поднебесную. В чем причина этого? Следование Поднебесной и есть воздействие на Поднебесную. Все, что необходимо Поднебесной, заложено не в ком-то другом, а во мне, не в других людях, а в моем теле. Овладей собственным телом – и тьма вещей обретет порядок. Откажись внутренне от искусственных рассуждений – и страсти и вожделения, любовь и ненависть останутся вовне. Когда ничто не радует, не гневит, не несет ни наслаждения, ни горестей, то тьма вещей приходит к сокровенному единству.
136
Эфир(или воздух ци) – исходным для этого понятия было представление о воздухе как первичной материальной основе всего существующего. Воздух наполняет небо и землю и человеческое тело и делает их живыми.
137
Цитата из «Дао дэ Цзин».
138
Яо– мифический правитель, впоследствии историзированный традицией. Сюй Ю– его советник, согласно даосской традиции, даосский мудрец, чем и объясняется его отказ принять трон.
Тогда нет ни истинного, ни ложного [139] , изменения происходят подобно сокровенным вспышкам [140] . Живой, я подобен мертвому [141] . Я владею Поднебесной, а Поднебесная владеет мною. Разве есть что-нибудь, разделяющее меня и Поднебесную? Неужели те, кто владеет Поднебесной, непременно должны держать в руках власть, опираться на могущество, сжимать смертоносный скипетр и так проводить свои указы и повеления? То, что я называю владением Поднебесной, совсем не то. Обрести себя и все. Обретаю себя, и тогда Поднебесная обретает меня. Мы с Поднебесной обретаем друг друга и навсегда завладеваем друг другом. Откуда же возьмется что-то между нами? То, что называется «обрести себя», – это сохранение целостности своего тела. Тот, чье тело целостно, с дао образует одно.
139
Истинное и ложное( ши фэй), по «Хуайнань Цзы», – понятия относительные, представляющие собой мнение и не имеющие отношения к действительной истине, которая, в отличие от них, «постоянна» ( чан), то есть вечна и неизменна.
140
Подобно сокровенным вспышкам– вероятно, имеются в виду небесные явления типа мерцания звезд либо «падающих» звезд, происхождение которых для тех времен таинственно. Здесь, по-видимому, подразумевается также их мгновенное появление и исчезновение.
141
См. прим. 24.
Заурядные люди без удержу предаются прогулкам по берегу реки и морскому побережью, скачкам на знаменитых скакунах [142] , выездам под балдахином из перьев зимородка, любуются зрелищем танцев «Колыхающиеся перья» //«Боевые слоны» [143] , наслаждаются нежными переливами прозрачной мелодии, воодушевляются роскошной музыкой Чжэн и Вэй, увлекаются вихрем чуских напевов [144] , стреляют птиц на болотах, гонят зверя в заповедниках.
142
Скачки на знаменитых скакунах – букв.: на знаменитом скакуне Яоняо, который в день мог пройти десять тысяч ли.
143
« Колыхающиеся перья» и « Боевые слоны» – ритуальные танцы времен царя Воинственного (Увана), правившего, согласно традиции, с 1122 по 1116 г. до н. э.
144
Музыка Чжэн и Вэй– мелодии и песни царств Чжэн и Вэй, по выражению Цзи Кана (III–IV вв.), «самые красивые… самые прекрасные, которые воодушевляют и трогают людей» (цит. по кн.: Литература древнего Востока, с. 378), однако именно они подвергались запретам как «распутные» на протяжении веков властью конфуцианских «учителей».
Мудрец, попав сюда, не чувствует волнения духа, смятения воли, и сердце его не утрачивает в трепете своей природы. Он поселяется в пустынном краю, среди горных потоков, сокрытый глубиной чащ. Жилище в четыре стены, тростниковая крыша, завешенный рогожей вход и окно из горлышка кувшина, скрученная шелковица вместо дверной оси. //Сверху капает, снизу подтекает. Сыреет северная сторона, снег и иней порошат стены, ползучие растения держат влагу. Свободный, скитается среди широких озер и бродит в скалистых ущельях. Все это, по мнению заурядных людей, насилует форму, стесняет путами, в печали и скорби не дает обрести волю. Мудрец же, попав сюда, не тоскует и не страдает, не утрачивает основы своего наслаждения. Отчего это так? Оттого что внутренне он проник в суть неба (природы) [145] , и потому ни благородство, ни худородство, ни бедность, ни богатство, ни труды, ни досуги не лишат его воли и блага. Разве воронье карканье или сорочья трескотня меняются в зависимости от стужи или жары, засухи или вёдра? [146]
145
В суть неба( природы) – букв.: «пружину неба» ( тянь– цзи).
146
Целостность мудреца и его единство с природой столь же естественны для него, как для птиц их голоса.