Дао - путь без пути. Том 2. Беседы по книге Ли-цзы
Шрифт:
Когда ваш ум уходит, то если вы хотите поддерживать связи, вам снова придется начать использовать его. Вот почему Будда говорит, что много людей осознали, но лишь очень редкие становятся Учителями. Учитель — это тот, кто осознал и снова вернулся в мир ума, снова стал владеть языком, снова стал способен использовать ум.
Осознавший человек — это тот, кто прошел за пределы ума, но который не может более поддерживать связи с людьми, отставшими позади. Учитель — это тот, кто прошел за пределы ума и снова обрел способность использовать ум. Теперь не ум использует его, он использует ум, он — Учитель.
Но чтобы вернуться
Мансур мог бы хранить молчание, он мог бы избежать всего этого. Другие говорили ему об этом. В те дни в той части мира, где жил Мансур, было много просветленных людей. Просветление приходит, как волна: когда она приходит, многие люди увлекаются ею. Было много просветленных людей, одним из них был Джунаид. Джунаид сказал Мансуру аль-Хилладжу: «Прекрати разговоры, храни молчание, иначе они убьют тебя». Были и другие просветленные, они все приходили к Мансуру и говорили ему: «Храни молчание! Эти мусульмане вокруг опасны!»
Но аль-Халладж не слушал. Он начал кричать с крыш домов: «Я — Бог! Ана-эль-хак! Я — истина. Я достиг. Придите и испытайте вкус». Он стал предлагать всем свою чашку чая. Люди были в ярости. Кто это, говорящий, что он Бог? Для людей это выглядело, как предельный эгоизм. Кто-то называет себя Богом? Это было последней каплей — этот человек страдает манией величия, он думает, что он Бог. Они были очень сильно оскорблены. Они убили его, но даже когда они убивали его, Мансур смеялся, и последнее, что он сказал, было снова: «Ана-эль-хак! Я — Бог!»
Он был Учителем. Он старался помочь людям. Учитель — это тот, кто прошел за пределы ума и вернулся. Учитель — это тот, кто поднялся на вершину и спустился в долину, чтобы отвести на вершину других. Не каждый просветленный является Учителем. Из тысячи просветленных только один становится Учителем — ведь подняться на вершину очень трудно, но вернуться с вершины, вернуться в долину еще труднее. И это неблагодарная работа! Вы принимаете так много беспокойства, но никто не скажет вам спасибо. Вас будут ругать. Вам скажут: «Зачем ты вернулся? Почему ты не даешь нам отдохнуть? Зачем ты принес нам так много проблем? Почему бы тебе не оставить свою вершину для себя? Зачем ты кричишь и тревожишь наш сон? Мы счастливы там, где мы есть. Нам не нужны эти сны о вершине». Они разозлятся.
Можно понять их гнев. Вы тревожите их жизнь. Они обосновались в долине, наслаждаются тысячью и одним способом. Конечно, все это бессмысленные сны, но в этот момент сны выглядят осмысленными, в этот момент даже сон выглядит реальностью, и он поглощает их. И вот с вершины назад в долину возвращается человек и начинает трясти каждого, начинает тревожить и беспокоить их сны. Кто-то видел прекрасный сладкий сон — он злится, потому что его сон нарушен. Он должен отомстить. «Почему ты не идешь
Но эти немногие люди, вернувшиеся в долину, они очень редки. Их сострадание бесконечно, достичь Бога — это просто самость, принести его людям — это служение. Будда снова и снова настаивал, что, медитируя, всегда нужно помнить о сострадании. Не забывайте сострадание. Очень просто забыть сострадание, когда медитируешь, поэтому постоянно помните. И при завершении своей медитации, не забывайте сострадания. Принесите его назад людям. Растите в сострадании и медитации одновременно для того, чтобы, когда медитация приведет вас к дому, сострадание вернуло бы вас в долину, назад в иностранные земли, где проживают варвары, не понимающие вашего языка, где есть много возможностей того, что вас распнут. Но это ничто для просветленного человека — быть распятым, это ничто. Это безразлично. Если распятие может помочь людям, он полюбит и распятие. Он полюбит все, что поможет людям.
Очень вероятно, что Иисус помогал тем людям, которые распинали его. Очень вероятно, что Иуда не был против Иисуса, но был агентом Иисуса. Очень вероятно, что Иисус спланировал все это дело, — ведь эти люди так крепко спали, что, если бы не произошло что-то очень сенсационное, они никогда не проснулись бы.
Распятие на кресте было чем-то действительно сенсационным. На две тысячи лет оно не позволило многим людям снова отправиться спать. Это было самым сенсационным событием за всю историю человечества. Иисус оставил глубочайший след. Будда не оставил такого глубокого следа, не оставили такого следа ни Махавира, ни Патанджали, ни Лао-цзы. Иисус оставил глубочайший след — как если бы с распятием на кресте история разделилась надвое: до и после. Все, что было до Иисуса, стало несущественным, а все, что было после Иисуса, обрело новое значение.
Христианский календарь является самым важным календарем. Есть и другие календари, но нет календаря такой важности. Джайны имеют свой календарь, их календарь начинается с Махавиры, но он не является таким важным. Индуисты имеют свой календарь, их календарь начинается с великого императора Викрамадитья, но король есть просто король, нечего и сравнивать с христианским календарем.
С Иисусом история просто разделяется на две части. С Иисусом что-то потрясающе ценное входит в человеческое сознание. И это произошло благодаря распятию. Его кровь еще жива, его кровь еще вопиет, его кровь еще взывает к людям. Если бы он не был распят, его, должно быть, забыли бы. Многие люди забыты, полностью забыты. Есть большая вероятность того, что он был в заговоре с заговорщиками, что он помогал им.
Но когда впервые проблеск входит в ваше существо, вы почувствуете: «Я живу в своем собственном доме, как постоялец, в гостинице, и смотрю на своих соседей, как если бы это было в чужой варварской стране».
Это потому, что вы потеряли ваш старый язык, а новый надо выучить. Это трудно — учить новый язык, нужно настоящее усилие, чтобы выучить новый язык, — ведь когда вы достигли внутренней тишины, если вы создаете слово, оно расплавляется и исчезает. Вы очень стараетесь создать слово, но оно не создается и исчезает. Для человека, достигшего внутренней тишины, весь язык — как бы писание по воде: вы даже не написали еще, а слово ушло.