Дао — путь без пути
Шрифт:
Многие приходят ко мне и говорят, что хотели бы стать саньяси. Их глубоко взволновала эта идея, но им ещё надо подумать. Естественно: прежде надо подумать, а потом решать. Как вы станете думать о саньясе? О чем вы будете думать? Это внутренний опыт, это нечто из внутреннего пространства. Это общение со мной изнутри; никто не может его видеть. Можно видеть саньясина, но видя саньясина, вы ничего не узнаете о саньясе. Если сам сань-ясин пытается выразитьэто интеллектуально, он не может. Саньясу надо попробовать, но даже тогда очень трудно её объяснить. А размышлять о ней, не погружаясь в неё, невозможно. Это все равно, что сказать: «Прежде я узнаю все о любви, а
Знания — это незнание. Они могут обмануть вас, но не жизнь. Для жизни вы останетесь пустыней — цветок любви никогда не расцветёт в вашем существе. Так же и с саньясой, так же со всем естественным, так же со всем живым. Это — краеугольный камень Дао.
Теперь притча.
Когда Лин-лею было около ста лет, однажды весной он надел тулуп и пошёл подбирать зёрна, обронённые жнецами;
продвигаясь по полю, он пел.
Лин-лей — даосский Учитель, но все даосские Мастера живут самой обычной жизнью; ничего необычного. Они не утверждают, что они особенные существа, выдающиеся гении, мудрецы, святые, Махатмы. Они совершенно естественны: естественны, как деревья, естественны, как птицы, естественны, как сама природа. Они не эгоистичны ни в каком смысле. В Индии, например, вы при желании легко бы нашли махатм, но если бы отправились в древний Китай и пожелали бы найти древнего Мастера, никто не смог бы помочь вам найти его. Вам .пришлось бы искать, ходить по стране, по деревням, по дорогам… и однажды вы могли бы встретить одного из них, но вам не удалось бы его распознать, если вы не испытали этого в своём существе. Пока вы не знаете этого в своём существе, пока вы не знаете этого на вкус, на запах, вы не узнаете даосского мастера.
Лин-лей — даосский Мастер — очень простой, очень старый, очень древний, ему сто лет, а он подбирает зёрна, обронённые жнецами. Это самое низкое занятие, предел нищенства. И тем не менее… он пел, продвигаясь по полю.
Даос всегда счастлив: он не ждёт никакой причины, не ждёт никакой особой ситуации, в которой он намеревается быть счастливым. Счастье — как его дыхание, как биение его сердца; счастье — само его существо. Это не что-то, происходящее с ним. Счастье — не то, что приходит или же не приходит, счастье — то, что всегда есть. Он полой счастья. Счастье — это то, из чего сделано все существующее, а даос слился в гармонии с существованием, естественно, он счастлив. Что бы он ни делал, он делает это счастливо. Счастье предшествует действию.
Порой вы счастливы, порой несчастливы, потому что ваше счастье обусловлено чем-то. Когда у вас все идёт хорошо, вы счастливы;
все плохо — несчастливы; ваше счастье зависит от внешней причины. Петь всегда вы не можете; даже если бы вы пели, в вашем пении не всегда была бы песня. Порой это было бы восторгом, порой всего лишь повторением, мёртвым, скучным. Пришёл друг, вы нашли возлюбленную — и вы счастливы. Ушёл друг, вы утратили возлюбленную — несчастливы. Ваше счастье и несчастье имеют причину вовне, это не внутреннее течение, не то, что вы имеете. Их дают и отнимают другие, дают и отнимают обстоятельства. Это мало чего стоит; вы остаётесь рабом, вы — не хозяин.
Даосы называют хозяином того, чьё счастье целиком принадлежит ему. Он может быть счастлив независимо от ситуации: в молодости он счастлив, в старости — счастлив, будучи императором он счастлив, если даже он нищий — счастлив. Его песня не регулируется обстоятельствами, его песня принадлежит ему, песня — его естественный ритм.
Этот человек — столетний старик… Обычно в сто лет уже не могут петь, — о чем уж тогда петь? Жизнь исчезла, источилась, он высох, как кость, ему не на что надеяться — впереди только смерть. Петь, праздновать — с чего бы это? В сто лет у человека нет будущего, жизнь истрачена, он истощён. В любой момент смерть может его прикончить. С какой стати ему так петь? Для кого? Для чего? И в свои сто лет влачить такое нищенское существование, подбирать зёрна, обронённые жнецами… Значит, некому присмотреть за стариком, он остался один: ни жены, ни дочери, ни сына, ни брата — некому позаботиться о нем. О чем же тут петь?
Но если у вас есть песня, настоящая песня, возникающая из глубины вашего существа, тогда все остальное не важно. Можно продолжать петь и перед лицом наступающей смерти. Можно продолжать песню, даже когда вас убивают, можно убить ваше тело, но не вашу песню. Ваша песня вечна, ибо она беспричинна.
Запомните этот жизненный закон: имеющее причину не может быть вечно, имеющее причину — неизбежно временно. Когда исчезнет причина, исчезнет и оно; оно — побочный продукт. Необусловленное, беспричинное пребудет вечно; нет ничего, что может его разрушить. Тело ваше умрёт, оно причинно; причина этому — встреча ваших родителей. Тело ваше умрёт; оно было обусловлено однажды, оно получило энергию, некий жизненный импульс, но однажды все кончится. Вы умираете каждый день и однажды просто исчезнете.
Но все ли это, что у вас есть? Все ваше существо в этом? Нет ли в вас чего-то ещё? Есть нечто, что было до вашего рождения и пробудет после вашего исчезновения. Когда вы умрёте, останется бывшее прежде вашего рождения — беспричинное.
Поэтому даосы не верят в то, что Бог создал мир, что Бог создал человека, что Бог создал душу, она была бы причинна, и ад, следовательно, однажды исчезнет, в каком бы отдалённом будущем это ни случилось — не важно. Если у мира была причина, а человек был создан, то однажды мир и человек снова исчезнут. Даосы говорят: «Вечное, не созданное, не имеющее причины…» У них нет создателя. Никто, можно сказать, не достиг такой вершины понимания, как даосы. Рядом с ними другие религии кажутся ещё зелёными. Даосская зрелость столь огромна, блещет таким великолепием, такой глубиной и высотой, что прочие религии проигрывают по сравнению с ней; они выглядят школами для маленьких детей. Они созданы для детей, вот почему Бог — «отец»; дети не могут быть независимыми, им нужен отец. Если у вас нет живого отца, вам нужен отец на небе, чтобы направлять вас, так как вы ещё недостаточно зрелы, вы не можете быть сами по себе, вам надо на кого-нибудь опереться.
У даосов нет понятия Бога. Это не значит, что они безбожники; они ближе всех к Богу, но у них нет понятия Бога. Существования достаточно. Нет творца, нет творения — есть вечность. Это всегда было, это всегда будет. Раз сочетавшись с вечной непрерывностью в вас, не о чем больше печалиться.
Вы вечны, вы бессмертны, для вас нет смерти, потому что не было никакого рождения. Вы не созданы, вас нельзя уничтожить. Каковы бы ни были внешние обстоятельства, ярко сияет ваш внутренний свет и льётся песня.
Конфуций, идущий тогда в Вэй, увидел его издалека. Обернувшись к ученикам, , он сказал: «С этим стариком, видно, стоит поговорить. Надо кому-нибудь пойти и узнать, что он может сказать».
Конфуций ищет знаний, он всегда ищет того, кто может ему что-то сказать, всегда готов заимствовать знания. Так действует интеллект: все, что у него есть — заимствованное. Он никогда не заглядывает внутрь, он все озирается: «Если у кого-то есть, я пойду и спрошу». Интеллект подражателен, механичен, похож на попугая;