Дар-2: Северный пик
Шрифт:
Но Лоаденхайт был уверен — эта победа ненадолго. Мир висел на волоске, демоны скоро войдут в Храм, как к себе домой, а этот юнец Азул защищает пресловутый «выбор сердца», лишая их единственного шанса! Такая редкость — Черный Хранитель в Белом Храме, и быть таким идиотом, чтобы не использовать этот единственный шанс, мог только Азул!
Издавна, случайные союзы Черных и Белых Хранителей являлись большой удачей не только потому, что это было очень сложно устроить. Но еще из-за того, что дети от таких союзов рождались невероятными по своим возможностям. Единственным представителем такого союза на данный момент был Азул. И он занимал
И единственный шанс для них — это союз Кросстисса и Кираны. Их ребенок смог бы в корне задушить волнения Черных и надолго принести равновесие в их мир.
Советник метнул горящий взор в большое окно за столом. Они и так слишком затянули с этим решением! Надо было действовать еще тогда, когда Кросстисс впервые появился в Белом Храме! Это была бы равнозначная плата за его обучение у Белых. Но главный Хранитель ни тогда ни сейчас не собирался пользоваться ситуацией!
Советник саданул кулаком по столешнице. Он сделает все сам! Он спасет этот мир и займет место верховного Хранителя по праву! Всего-то, надо убрать девчонку…
И вот тут лицо Советника дернулось в подобии кривой улыбки. То, что волею случая открылось ему, вызвало в Лоаденхайте чувство восхищения Кросстиссом. Полузмей умудрился приставить к ней личного Хранителя — черного дракона, используя его слабость к девчонке! Это надо обладать редкой расчётливостью! Только избранной дракон может подарить такой амулет.
Советник вдруг застыл в центре кабинета. Его лицо на миг утратило жесткость, глаза потеплели… Когда — то он сам отдал такой же подарок своей единственной…
Но миг пролетел, и Лоаденхайт задумчиво потер подбородок. Нет, предлагать черному дракону сделку напрямую очень опасно. А вот использовать эту его слабость вполне возможно…
Небо над храмом начало светлеть и наливаться нежно розовым. День обещал быть морозным и солнечным, как если бы ничего и не происходило, и мир не вибрировал от набирающих силу грядущих изменений…
Стоило Дельфи сделать глубокий вдох, и вот уже легкая рябь предвкушения побежала по телу — от центра грудной клетки до кончиков пальцев… Еще нет ни одной тяжелой мысли в голове, грудь не разрывают эмоции от пронизывающего взгляда пылающих огнем глаз… Он был рядом и наверняка следил за каждым ее движением. Его рука в любимом жесте запустила пальцы в ее волосы и чуть собрала их, оттягивая назад. Губы легко коснулись затылка, и кожа послушно запылала, а в ее руках появилась привычная слабость… Наверняка он уже давно не спал, и лишь ждал ее… Иначе откуда весь этот накал, моментально подхваченный ее телом?
Она запрокинула голову сильнее, предлагая поцеловать себя в губы и сильно выгнулась, прижимаясь к нему плотнее бедрами… Послышался завораживающий шелест грубой ткани простыней, сминаемой его телом, его глухое короткое рычание, и через мгновение она услышала собственный вскрик, тут же перехваченный его поцелуем.
Его горячая плоть выскользнула на мгновение, но тут же нетерпеливо погрузилась обратно, наполняя тело противоречивыми ощущениями: спокойствием и опасением… Его ладонь скользнула на ее живот и прижала ее спиной к его телу, не разрешая выгибаться. Сонный разум сердито заворчал: опять ему нужно все контролировать! А голодное тело вновь непослушно прогнулось, усиливая ощущения. Над ухом прошелестел его порывистый вздох, и она тут же оказалась прижатой животом к постели.
— Делль… — бархатно завибрировал голос Кросстисса у самого уха, пряди его черных волос скользнули по ее горящему лицу, — я же просил…
Он прижал ее руки к кровати и полностью завладел инициативой. Подумать о том, что это, возможно, обидно, она не успела… Мысли, не успев собраться, вновь разметались, плавясь в агонии тела.
Кросстисс не любил бешеных ритмов, его движения были плавными и тягучими, наверняка обусловленными постоянным самоконтролем, но и от них внутри все полыхало, душа, казалось, рвалась прочь из тела, хотелось умолять дать передышку… И вновь это чувство падения, захватывающее в тиски замершее сердце, и вот он уже развернул ее к себе лицом и нежно поцеловал ее разгоряченные щеки… Его руки вновь слегка подрагивали.
— Ну и почему ты меня не слушаешься? — едва выровняв дыхание, произнес он. — Посмотри на меня, пожалуйста.
Дельфи открыла глаза и сразу же попала в плен осуждающего взгляда переливающихся угольками глаз. Он выпрямился на руках, нависая над ней.
— Тебе не понравится, если ты добьешься своего, — слегка улыбаясь, сказал наконец он.
Дельфи виновато прикусила губы.
— Но раньше ведь было не так? — вместо «прости» обиженно прошептала она.
— Я трачу много сил на помощь Азулу, — как маленькой девочке, терпеливо объяснил он.
«И нервов на противостояние с Советником», — закончила про себя Дельфи.
— Поэтому, пожалуйста, не экспериментируй с моей выдержкой… — попытался закончить он.
— Да что ж вы там со своими женщинами творите, и кто вам дал такое право? — возмутилась Дельфи, не дослушав.
— Наши женщины к этому приспособлены, — усмехнулся он, забавляясь ее интересом, — Знаешь, почему тебя ножки так плохо держат каждый раз?
Дельфи прищурилась и почему-то покраснела. В его голосе, помимо веселья проскальзывали жесткие нотки.
— Ты получаешь дозу вещества, вырабатываемого моей кровью, которое должно приглушать боль и восстанавливать повреждения быстрее. А так, как тебе восстанавливать нечего, оно на тебя действует сильнее.
Он многозначительно поднял черную бровь, ожидая, вероятно, что она впечатлится услышанным. Но, вопреки чувству самосохранения, она подалась вперед, приподнимаясь на локтях.
— А можно еще раз? — промурлыкала она ему в губы. — Я буду слушаться… Постараюсь…
Дельфи даже и не помнила, видела ли она своего мужчину таким удивленным. Но стоило ей дотянуться до его губ, как его взгляд опасно потемнел, зубы сжались, а дыхание стало тяжелым.
— Делль, — низко задрожал его голос, и целый мир перестал для нее существовать, вновь становясь ненужным…
Безмятежное утро застало Азула, сидящего на столе в своей комнате и смотрящего на завораживающее рассветное небо. Из открытого настежь окна на него струился поток опаляющего морозом воздуха, теребя ворот его рубашки, нетерпеливо раздвигая белоснежные пряди волос, спадающие на шею. Но Хранитель этого, казалось, и не замечал. Он не отрываясь следил за еле уловимыми изменениями в красках неба, сменяющихся от сине-фиолетовых до розово-красных. Из раза в раз он смотрел на это уникальное явление и, казалось, не мог насмотреться. А тем более теперь, когда каждый день мог стать последним…