Дар Авирвэля
Шрифт:
– Ты не коснёшься моего достоинства своей желчной речью.
– Я могу коснуться твоей репутации, Тавеан… – мужчина блеснул сизыми глазами. – Ты же не хочешь, чтобы я выдал пару твоих грязных секретов?..
Лицо рыцаря побагровело от злобы и смущения. Ледяной слой, скрывающий эмоции, стёк по щекам лёгким потом, а мышцы напряглись так, будто несут на себе тяжёлый груз. Артуру показалось, что Тавеан Ликгон рыкнул, не сдержав переполнившую его злобу. Прежде чем прийти в себя, он чуть не захлебнулся в собственных муках совести. Но ядовитая ухмылка мужчины в чёрном балахоне вернула ему самообладание.
– Не смей шантажировать меня, мерзкое отродье. По тебе и твоим выходкам плачет Фаль! – громогласный крик Тавеана Ликгона разнёсся по округе, наверняка распугав мирных животных. Но незнакомец продолжил улыбаться.
– Не пугай меня какой-то рекой. Ты же знаешь, что это я её создал, – мужчина издал неприятный
– Ну и что? Потонешь в собственном творении – как настоящий художник! И никто о тебе не вспомнит.
– Если меня забудут, вас будет ожидать повторение этой затяжной истории. Новый «тёмный» маг, новые разрушения, хаос и смерть… И он может не пожелать уходить на несколько тысяч лет, просто чтобы дать вам второй шанс! – сиплый восклик оказался таким громким, что окончательно посадил голос мужчины. Конфликт заглушился сам собой.
Никто не собирался лечить раны колдуна. Ему связали руки, проверили карманы и закутки одежд. Взглянули на глубокие порезы, запечатлевшие следы лезвия даже на кости (после этой картины Артур предпочёл отвернуться к своему псу). Но никто не предложил помощь. Только сказали, что «раны действительно смертельно глубокие», привязали к седлу Тавеана Ликгона и двинулись в путь. Поехали, совершенно игнорируя обессиленного и хромого узника, чей внешний вид громко молил о пощаде. Но его рот открылся, только чтобы вздохнуть.
Всю недолгую дорогу Артур осматривался вокруг. Особое внимание привлекли лошади, уж очень напоминаюшие единорогов (помимо рога они имели ослиные хвосты), и мрачный незнакомец. Юноша глядел на его сутулую спину, сокрытую под рваным балахоном. Смотрел, как безымянный колдун, неспособный переступить через свою гордость или упёртость, ковылял, спотыкался о каждый камень и выпирающий корень, но продолжал молчать, будто его ничто не беспокоит. Плечи ходили ходуном, вторя лошадиному ритму, а голова всё больше и больше клонилась к земле. Раны давали о себе знать, и даже такой могущественный, по словам рыцарей, чародей не мог противиться ужасной боли, от которой бы умерло любое смертное создание. А вокруг дымилась аура тёмная, пугающая, совершенно чужая. Дышать сделалось тяжко, как если бы пришлось тащить в гору несколько тонн железа, и руки слабели с каждым ударом копыта оземь. Артур нашёл это странным, если не подозрительным, но никто кроме него этого не заметил. Или сделал вид, что не заметил. В любом случае, происходило что-то нехорошее: об этом явственно твердил чёрно-красный дым, шедший из-под полов балахона. И лошади стали идти медленнее, и глаза их остекленели, однако рыцари продолжали стучать по мягким бокам, вынуждая их идти дальше. Воздух полнился горечью и слабым запахом плесени. Если бы в желудке Артура не бушевала голодная боль – его бы наверняка стошнило от образовавшегося смрада. Дышалось труднее прежнего, и так неохотно, что лёгкие освобождались, едва получив минимальную дозу воздуха. Лицо скривилось от отвращения, и оно же пробило наружу мысли, гудевшие в головах остальных попутчиков:
– Боже мой, да сделайте уже что-нибудь с его ногами! Разве вы не видите, что он хочет отравить нас этим противным дымом?!
После громкого выкрика лошади остановились. Рыцари обернулись на зачинщика. Младший показался несколько удивлённым, а старший – Тавеан Ликгон – выглядел разозлённо и раздосадованно. Его уши опустились, слегка подёргиваясь от гнева, и выглядели в этот момент не мило, а пугающе. Ну а заключённый не стал обращать на возникшую ситуацию никакого внимания. Артуру только почудилось, что он хмыкнул, хотя рыцари ничего такого не слышали. И это молчаливое стояние на месте прервал младший. Он достал из пришитой к седлу сумки немного бинтов, спрыгнул с лошади и приказал колдуну сесть. Тот покорно послушался, явно не могущий противиться боли, и даже закатал порванные серые штаны, дабы лечение прошло удобнее. Бинты явно обладали какими-то чарами: стоило обвязать их вокруг ран, и те начали затягиваться прямо на глазах! Поразительное свойство.
Артур помог рыцарю забраться обратно в седло. Надышавшись странным чёрно-красным дымом, юноша выглядел несколько болезненно, но продолжал улыбаться и следить за дорогой. Вскоре, на его лбу выступил пот. Потом на шее, на руках (из-за чего пришлось снять перчатки) и, как следствие, по всему телу. Но он продолжал ехать, не жалуясь и не подтормаживая. Артуру стало не по себе от этой картины. Поэтому, придерживая Мерлина одной рукой, он проверил температуру всадника… и чуть не обжёгся. Настолько холодной оказалась его кожа! Это не сулило рыцарю ничего хорошего, и он прекрасно знал это. Но, даже несмотря на это, упорно ехал вперёд и глядел на мир с добродушной улыбкой. Артур почувствовал гордость за то, что в этом новом мире существуют столь мужественные люди!
Очень скоро показалась дорога. На самом деле, если бы не эти двое, юноша бы никогда не нашёл выход из леса, называемого (опять же, по разъяснению слабеющего рыцаря) чащей Алгирэйн. Но теперь они шли по неплохой дороге, выделанной камнем, и кони цокали так гулко и мягко, что Артур благоговел над этим звоном и наслаждался каждой секундой, которая дарила ему это чувство. И продолжалось это достаточно долго, пока их небольшая кавалькада не подъехала к столице, о которой упоминал уже знакомый мужчина.
Рубера. Артур узнал, что иногда её называют «утробой цивилизации», ибо раньше на её месте стоял самый первый город, просуществовавший свыше пяти тысяч лет! Но драконы уничтожили этот прекрасный памятник развитию, и на месте обломков новое поколение основало лучший город, культурную столицу главного государства – Руберу. Серебряный город, принявший в себя и нищих, и богатых. И здесь же во время праздников живёт вся королевская семья! В том самом серебряном замке – Алгирисин Алгин 1 , что гордо возвышается над всем городом. Его сверкающие шпили поражают чистейшим блеском, а стены переливаются в лучах проснувшегося солнца подобно волнам. Но если приглядеться поближе, красота дворца постепенно становится какой-то неестественной и отталкивающей. Вероятно, потому что ей предшествуют несколько, как это здесь называется, городских ярусов: нижний (и самый нищий, к которому медленно подъезжали рыцари); срединный, чьи дома радуют глаз уютом и красотой улиц; величественный – полный интриг, двоемыслия и расфуфыренных домов с их искусственной привлекательностью; и, конечно же, господский – о нём и говорить не нужно. И все ярусы, помимо нижнего, огорожены невысокой, но благонадёжной стеной из камней и мрамора. А перед ней, по бокам от города, раскидывается большая-большая деревня, прерываемая лишь полями. Молодой рыцарь пояснил, что эта часть города появилась несколько столетий назад, когда люди начали массово мигрировать туда, «где кормят получше». Из-за этого Их Величества король и королева Бельтайны, правящие в те годы, потерпели небольшое поражение – новоприбывшие люди не сумели найти себе места в городе, чья жизнь движется гораздо быстрее и громче, нежели сельские будни. В итоге, появился нижний ярус, «приют для нищих и путешественников», как его называют сами жители столицы. Он не плох, разделён на две части и две деревни – Эзро-ан-Пайва и Тайшо-ан-Хайц, – а жители этих деревень ведут обоюдовыгодную кампанию. Одни – поставляют животные продукты и часть урожая, другие – меняют на него шкуры диких зверей, мясо и всякие находки. И только ночью улицы этих двух деревень могут источать опасность, ведь плащ мрака легко скрывает под собой любые преступления…
1
Досл.: «Серебряная Корона».
На этом моменте вводная лекция оборвалась самым пренеприятнейшим образом. Рыцарь, что так усердно объяснял незнакомому человеку основы, которые позволят ему выжить в городе, совершенно обессилел. Он и до этого подрёмывал, и пот тёк с него всё больше и больше, но сейчас, когда поднявшееся солнце нагрело доспех, ему стало совсем невмоготу. Покосившись на один бок, он чуть не свалился с коня. Артур вовремя подхватил его и усадил обратно. И это повторилось снова. Но в итоге, когда граница столицы была буквально в минуте езды верхом, утомлённый рыцарь упал на шею своего скакуна. Не двигался. Не издал ни звука. Казалось, даже не дышал…
– У вас осталось совсем мало времени… – показался из мыслей загадочный преступник в чёрных одеждах. – Если не отведёте его к лекарю – готовьте костёр. Его не спасти.
– Зачем вы говорите такие вещи? – Артур нахмурился, глядя на скрюченного арестанта, и постарался расшевелить милого рыцаря. Но тот нисколько не двинулся. Будто действительно умер.
Поняв, что дело совсем плохо, Тавеан Ликгон взял узды малознакомого коня и повёл его за собой. Тот медленно зацокал, почти синхронно с собратом, и всё это приправлялось тихой мелодией, которая лилась из горла коренастого рыцаря. Её мотив напоминал колыбельную или похоронную музыку, и так хорошо успокаивал нервы, что вскоре Артур перестал чувствовать какое-либо внутреннее давление. Он положил одну из ладоней на спину спящего мужчины, дабы создалось хотя бы видение помощи, и очень скоро начал подпевать новооткрытому мотиву. Тавеан Ликгон не противился этому, хотя юноша достаточно часто фальшивил, и продолжал помыкивать и гудеть, лишь изредка переходя на громкие ноты. Но потом буйволоподобный рыцарь начал петь: